– дряхлый дед. Остальные – женщины. У нас с тобой два револьвера. Штук пятьдесят патронов. Отобъёмся!
– Отобъёмся, ваше ба… Владимир Юрич! У меня есть ещё три гранаты! – похвастался Будкин.
– Ох ты и молодец! Теперь мы, если придут, им покажем!
Первым остался дежурить Головинский. Отключили электричество. На улице была тишина. Лишь иногда доносились ружейные выстрелы.
Владимир вспомнил, что совсем недавно в какой-то паршивой газетёнке он прочитал, что»… в феврале этого года произошёл фантастический сдвиг в социальной и политической жизни России. Страна освободилась от прогнившего самодержавия и с невероятной скоростью мчится в светлое будущее…»
«Вот тебе и будущее! Он – офицер-гусар – сидит в парадной со своим денщиком, охраняя семейный очаг! От кого? От бывших солдат и матросов императорской российской армии, которые являются сейчас бойцами революционной российской армии. Те, кто восстал против государя и нарушил присягу, я желаю наказания Божьего: библейской казни! Господи, а тебя я прошу только об одном: дай мне душевных и физических сил выдержать все эти унижения и страдания! Выстоять достойно, как подобает офицеру! Боже, прошу тебя! – Головинский принялся молиться. Молился он до тех пор, пока на душе у него не стало спокойно. Тревога, беспокойство куда-то ушли. Появилась уверенность в себе и надежда…»
«Выстою! Я – Головиснкий!» – с убеждением подумал он.
Приехал доктор Пётр Петрович Покровский. Надолго удалился с Анастасией Михайловной в её спальную комнату. Когда вышел, его лицо было очень озабоченно.
– Пётр Петрович, ну как тётушка? – кинулся к нему Владимир.
– Пройдёмте в библиотеку! – прошептал доктор.
– Ни в коем случае не говорите ничего Анастасии Михайловне! – предупредил он Головинского, тяжело опускаясь на стул. – Я её убеждаю, что болезнь можно преодолеть, только надо иметь желание и силу воли. Я ей даю надежду… Но увы, её остаётся всё меньше и меньше. – Вздохнул Пётр Петрович и пригладил ладонью свои торчащие во все стороны рыжие волосы на голове.
– А какой диагноз вы ей поставили? – шёпотом осведомился Владимир.
– Я убедил вашу тётушку, что у неё сердечное недомогание от избытка работы и общего ухудшения нервной системы… Но у неё ведь грудная жаба! Вы ведь видите какая у неё одышка! Он сейчас и двух шагов ступить не может!
От безделия, совершенно неожиданно для всех, запил кучер Терентий. Владимир его не видел три дня, а когда надо было закладывать экипаж, чтобы вести тётушку к нотариусу, то Головинский нашёл того в его же комнатке пьяного в усмерть, лежащего в одежде на своей кровати. Стояла невыносимая вонь политуры. Кучер делал ханжу, очищая политуру солью.
Владимир потерял сон. Спал урывками по часу или того меньше.
«Что дальше? Что мне делать? – эта мысль терзала его днём и ночью. – Я же не могу вечно жить у тётушки, ничего не делая? Моя мечта сделать военную карьеру, мне кажется, уже никогда не осуществится! Тётушка уговаривает меня потерпеть, подождать. Ведь