лет жила в детском доме. Мне тогда было почти пятнадцать. Как сейчас помню: я стоял в дверях и смотрел, как отец идет к дому и несет ее на руках. На ней была красная вязаная шапочка. Мама до сих пор ее хранит.
Тут Джон Бристоу вдруг разрыдался. Зрелище было не из приятных: он горбился, содрогался и закрывал лицо; между пальцев текли слезы и сопли. Пару раз создалось впечатление, что он вот-вот успокоится, но рыдания накатывали с новой силой.
– Простите… простите… боже…
Он задыхался, всхлипывал, промокал глаза под стеклами очков скомканным носовым платком и никак не мог взять себя в руки.
Толкнув дверь, Робин внесла в кабинет поднос. Бристоу отвернулся, но его выдавали судорожно вздрагивающие плечи. Страйк успел еще раз взглянуть на девушку в костюме; та хмуро таращилась из приемной в его сторону поверх номера «Дейли экспресс».
Робин поставила на стол две чашки, молочник, сахарницу, вазочку с шоколадным печеньем (все это Страйк видел впервые), вежливо улыбнулась в ответ на благодарность и собралась выйти.
– Постойте, Сандра, – остановил ее Страйк. – Можно вас попросить…
Он взял со стола листок бумаги и незаметно положил его на колено. Пока Бристоу хлюпал носом, Страйк начал писать, очень быстро и по мере сил разборчиво:
Погуглите «Лула Лэндри»: правда ли, что ее удочерили, и если да, то кто. С посетительницей (что ей надо?) ничего не обсуждайте. Ответы запишите и принесите мне. Ни слова вслух.
Робин молча приняла у него записку и вышла из кабинета.
– Простите… Мне так неловко, – выдавил Бристоу, когда дверь закрылась. – Это не… Обычно я не… Я уже вернулся к работе, веду дела клиентов…
Он несколько раз сделал глубокий вдох. Покрасневшие глаза еще больше усиливали его сходство с кроликом-альбиносом. Правое колено опять задергалось.
– Для меня это было очень тяжелое время, – прошептал он, стараясь дышать ровнее. – Лула… а теперь вот мама при смерти.
От одного вида шоколадного печенья у Страйка потекли слюнки: он зверски проголодался, но жевать под всхлипы, охи и вздохи Бристоу было бы хамством. На улице пулеметной очередью грохотал отбойный молоток.
– После гибели Лулы мама совсем сдала. Сломалась. У нее онкология. Заболевание было в стадии ремиссии, но сейчас опять наступило ухудшение, и врачи говорят, что помочь ей уже нельзя. Понимаете, она пережила две такие трагедии. Когда не стало Чарли, она едва не лишилась рассудка. Тогда-то отец и подумал, что ей нужен еще один ребенок. Родители всегда хотели девочку. Они подали заявку, но не сразу получили разрешение, а тут подвернулась Лула, мулатка, – таких неохотно берут в семьи; вот так и получилось, что она вошла в наш дом, – сдавленно подытожил Бристоу. – Красавицей б-была с детства. Как-то раз мама взяла ее с собой по магазинам, и Лулу заметили на Оксфорд-стрит. Ею заинтересовалась «Афина». Это одно из самых престижных агентств. К семнадцати годам сестра стала профессиональной моделью. На момент смерти ее состояние оценивалось примерно в десять миллионов. Не знаю, зачем я вам