девочки грозило бедой, Толя знал, поскольку приставлен был к ребёнку именно с целью от возможных потрясений нервных «доцюру» Гореловых постоянно ограждать. Ясное дело, Охлопков-младший папаше нажаловался. Тот в приватной беседе излил недоумение (мягко говоря!) Родиону Яковлевичу. И – всё. На сим конфликт себя исчерпал. Ни миллионер, ни супруга его даже слова Толе не сказали: не дай-то Бог, Клава дознается, станет переживать, болезненно реагировать… Рисковать здоровьем девочки, вредить ей – упаси Господи! Равно как и зависеть, в послушенстве этаком от банкира быть – также не к лицу Хозяевам Сибири Русской!! Банкиров много, их перетасовать, да из колоды финансовой удалить-сбросить – запростяк! Вот Горелов – один такой. Посему ограничились Гореловы тем, что многозначительно-косо посмотрели на Глазова, желчью с ног до головы окатили… И – точка.
Однажды… впрочем, много чего ещё в жизни новой Толиной случилось. Выделить главное уместно: продолжал развивать в душе и в руках дар художнический от природы и немало способствовало тому решение Горелова увековечить в мраморе каррарском семейство свое, создать в парке гигантском, с озёрами, с главным водоёмом – как раз между тыльной стороной П-образного дворца и глориэтой на италийский манер! – скульптурную группу: он, жена, дочь. Тем самым возжелал Родион Яковлевич во скрижали истории персону собственную занести, дабы на века память о нём промеж людей шумела и не послушкой-намолчкой, но чтобы непременно пригвождала к земле монументальностью, размерами исполинскими одних, смердов, и в назидание высокое другим была: иди, мол, как я, не ленись, от одной высоты – к другой, приумножай славу злата, собственную власть выделяй!.. Короче, выписал из «европ» ваятеля именитого, повелел:
– Сотвори чудо восьмое света! Отблагодарю алмазно! И чтобы с размахом было, в расходах не мелочись, не жмись! Сложи мне песнь лебединую! Коль зазвучит она, то и себе славу бессмертную снискаешь!
Дворецкому же, чопорному, седому, наказал:
– Всем необходимым обеспечить сверх меры.
– Будет исполнено, Ваше Сиятельство!
Скульптору отвели несколько комнат просторных, приставили слуг, предложили самому набрать (а надобно коль, то и пригласить сюда заморских!] работников-помощников толковых, знающих дело оное, снабдили всем-превсем, о чём и мечтать не мечтал… Через неделю-другую первые наброски, варианты эскизные лежали на столе огромном в рабочем кабинете Горелова (здесь, кстати, никакой роскоши барокко-рококо не было – только самое необходимое имелось!].
– Хм-м… Мелковато, мелковато как-то… Нету размаха сибирского! Уж больно Италией отдаёт!..
Озадаченный, Рафаэлло Менотти в собственные апартаменты удалился: дальше мыслить-созидать чтобы. На своей родине, во Флоренции, никто не говорил ему такого. Звездой первой величины считался! На всеевропейском небосклоне также мало кто сравниться с ним мог… Тут же прошлые заслуги в счёт не шли – требовался особый,