сцепленным трепещущим тушкам.
Дерево рядом со злополучной крышей, в которое попал разряд, расщепилось вдоль по всей длине, загорелось и упало…
…Семён пробуждался под кроватью. В луже. Он обнимал батарею, хотя она и была холодная. Ещё не сезон топить… Проснулся от громкого и заливистого смеха. Смеялись все обитатели общежития во главе с комендантшей. Из-под соседней кровати вытекала такая же лужа и слышался глухой кашель ещё дрыхнувшего Тундры. В открытое окно ослепительно светило солнце.
Семён посмотрел на часы. Шесть десять. Занятия начинаются в восемь тридцать.
– Тундра, вставай! Погнали, – сказал он охрипшим голосом.
Эпизод 10
Прислал письмо Юрка.
Сейчас Семён уже не относился к письмам так, как раньше. Раньше дома, заглядывая в почтовый ящик и увидев конверт, он даже не смотрел отправителя, а просто нёс и отдавал родителям. Даже если, как потом выяснялось, письмо было от бабушки и наполовину адресовано ему, то просто достаточно было неполного пересказа мамы.
Теперь же он их ждал. Ждал с жадностью, любопытством и нетерпением. Может быть, поддавался общему чувству ожидания вестей из дома, а может, просто время пришло, чтобы понимать их суть.
Суть письма не в информации, которую оно содержит, хотя, безусловно, это тоже важно, а в тонком понимании того, что вот ещё недавно этот листочек держали руки человека. Человека, который тебе близок. Или, по крайней мере, интересен. А то и просто новый персонаж, которого нужно как следует понять, прежде чем ответить.
Время было уже около половины второго ночи. Только что поменял дневального. Самому спать было нельзя, так как в любой момент мог произойти обход дежурного по училищу. Надо быть во всеоружии. Во-первых, не положено. Во-вторых, жалко свободного времени, и, наконец, четыре курсанта были в самоходе, и надо что-то придумать, чтобы при обходе комар носа не подточил.
Юрка – человек искусства, художник. И письмо такое, будто писал Пушкин. Почерк мелкий, с вензелями и зарисовками на полях. Мы в школе чёртиков малевали, а он обязательно что-то романтическое.
«Опять повздорили с Жекой из-за какой-нибудь муры, – подумал Семён. – Вот и жалуются друг на друга в каждом послании». Только вчера расшифровывал Женькины каракули. Разбирал-то целый час, а выяснилось, что «Юрка не хочет его портрет рисовать! А ещё друг называется!».
Юрка всегда писал обстоятельно и обо всём. Так, что было интересно открыть конверт. Потянуло теплом города детства и почему-то визуально представилось, как Юрка меняет потёкший стержень в авторучке. Об этом факте говорило то, что первые строчки становились всё жирнее и жирнее, а потом цвет сменился с фиолетового на синий.
«Здравствуй, мой дорогой друг Семён! Вот решил написать тебе о нашем провинциальном житье-бытье. Ты, наверное, там, в своей Латвии, уже стал забывать своих друзей детства… (Семён скоро второй год как учился в рижской мореходке) …но мы-то тебя помним.
У нас всё хорошо. Родители живы-здоровы. Собака твоя вымахала, как шкаф.