внимание человека на перемещении по полю некоего сорняка под названием «перекати-поле», я внушил ему возможность использования нового способа передвижения. Способа, куда более прогрессивного, чем то, что называется «на своих двоих». Я же подсказал – и даже подсунул ему – подходящий материал: дерево.
«Изобретение» колеса привело человека к другому кругу: гончарному. Резко повысилась не только производительность труда, но и качество работ. Стало возможным изготовлять такие предметы, о которых прежде и мысли не возникало. Гончарное дело стало кустарным уже в современном значении этого слова.
Возникла потребность в изготовлении новых орудий труда как череды процессов. А следом – и необходимость «квалифицированной», «профессиональной» работы с ними. Всё это не могло не вызвать разделения труда. Пусть и в форме специализации, как разделения видов труда по предмету. Я внушил человеку мысль о том, что многообразие таких видов пропорционально степени освоения природы человеком и растёт вместе с его развитием. То есть, что это – процесс неизбежный и прогрессивный, на благо всем. Разумеется, не в таких мудрёных «словомыслях»: знал, с кем имею дело.
Хотя, конечно же, я лукавил – чего, уж, тут. Да, более высокая производительность труда и его специализация – это благо для всех, так как позволяет изготовить орудий больше и качественней. В результате и продуктов питания можно заготовить больше, чем прежде.
Всё это так. Но всей правды я не сказал. И не потому, что всё равно бы не поняли: я зрел в перспективу. А перспективой была имущественная дифференциация. И начаться она должна была с простейшего: с образования излишков. Излишков орудий труда, предметов обихода, продуктов питания, которые можно обменять на то, чего не имелось в семье или роде.
Параллельно я «способствовал» тому, чтобы роды объединились во фратрии (братства), те – в племена, а последние – в племенные союзы. Взаимоотношения шагнули за пределы общины, доселе состоявшей из семей, парных или больших. Это уже был результат. Ведь семьи были ячейками воспроизводства, центрами хозяйственной и религиозной деятельности. Во многом – если не во всём – они зависели от общины.
Как сказали бы сегодня, человек вышел на «внешние рынки». Именно я своей деятельностью по развитию экономических отношений способствовал формированию этих «рынков». Человеку, оказавшемуся в новых экономических условиях и осознавшему не только их неизбежность, но и благоприятность, не оставалось ничего иного, как «идти». И «в ногу со временем», и с результатами своих трудов – на «внешний рынок», за пределы рода и общины.
Возник обмен – прелюдия частной собственности. Некоторое время я поддерживал в человеке идею достаточности прямых, натуральных обменов «баш – на баш». Как сказали бы сегодняшние экономисты: «бартера».
Но вскоре я увидел, что подшефный «дозрел» до внушения ему