И будет продолжать бить, но уже не «из меня», а меня и «извне»… Если бы мне сказали такое, я бы рассмеялась этим людям в лицо. Тогда… Тогда, да!
– Сейчас же я осознаю всю «степень ответственности» за каждый принятый, доселе, мною шаг. За каждое принятое мною решение. За каждую мысль и за каждое слово! И с уверенностью могу сказать, что: «никогда не стану донором!». «Никогда не буду тем, кто подарит жизнь больному человеку!». Потому, что в этом и нет смысла! Он и так обречен и без меня. А иметь мою «часть» и в себе – сродни «самоубийству». Вроде, та же смерть, а нет! То он умрет от себя и за себя, а то из-за меня и за меня. Еще раз… Уж, пусть, лучше кто-то другой подарит «реальный шанс на счастье». Чем я подарю «реальный шанс на боль».
Это, как в той песне: «Я буду словом «боль». Тебе досталось «испытай»(с).
– Все, что угодно! Но не это… Пусть, считают «эгоисткой». Пусть, считают «самовлюбленной и неспособной любить кого-то, кроме себя». «Неспособной сочувствовать чужому горю». Я приму это с высоко поднятой головой и с «ясным умом». С чистым разумом и сознанием! Я буду жить с этим. Буду жить с порицанием общества! Будто, я раньше «по-другому» как-то жила!
Но я буду знать… Буду знать, что «не испортила чужую жизнь своим, никому ненужным, существованием». Буду радоваться тому, что «такой», как я, больше нет. И не будет… Она не «возродится» и не «переродится». Неподготовленным, моя жизнь, уж точно не понравится! Стоит ли она «новых жертв»? Людей и так осталась немного на этой «песчинке Млечного Пути». К чему «лишние риски», правда? К чему траты?!
Глава 9
Вернувшись домой и зайдя в квартиру, Александр был сам не свой. Он трясся, буквально, всей душой внутри. А не только телом и снаружи.
Кто же знал, что его желание узнать правду и поговорить с Розой, обернется таким… Такой «катастрофой» для его «прекрасного мира»! Что-то из «розовых очков» Ника. Впервые, он не верил своему «сыну» и сокрушался на этот счет, как и любой «родитель». Но «сокрушился» еще больше, когда увидел все своими глазами. Все, чему не верил и не только это. Когда не верить – было просто невозможно. А иначе – изменять глазам. Которым не верить – было бы уже нереально.
Тем более, когда ты «практик», а не «теоретик». И когда сам нес свою же «дочь» в крови и разодранной одежде, на руках и до пятого этажа. Открыл дверь ее ключами. Внес на второй этаж и в ее же комнату. Но раздеть, как обмыть и продезинфицировать… Не решился. Одно дело – ребенок, которым она была. Другое дело – девушка. «Ребенок», которым для него осталась. Но уже не была им и для себя. Ему хватило и того, что он увидел. Синяки «проглянули» через «отверстия» в одежде. А после, ощутил и запах… Розу! Как и говорил Влад.
Повесив бежевое пальто на свое место. Не с первого раза правда, так как руки продолжали трястись. И сняв бежевые короткие кожаные сапоги, даже не удосужившись убрать их с прохода. Он подошел к тумбе и завис у нее и над ней. Упершись руками в деревянную мебель до ее скрипа. Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул и помассировал переносицу правой рукой.