все сборки и доложите по чьей вине.
Плотный людской поток двигался тесной аллеей к проходной. Мокашов шёл вместе со всеми и поминутно оглядывался. Всё в первый раз казалось ему необычным и волновало. Впереди насколько хватало глаз колыхались спины, и он подумал: "Ужасно так со всеми идти и не видеть лиц". Он вспомнил пальцевские слова: "и в столовую будешь строем ходить" и поёжился. За спиной звонкие женские голоса обсуждали диффузор и конфузор. Наконец, показалась проходная – приземистое здание, обилием рыжих широких дверей напоминавшее пожарное депо. Люди по сторонам шагали солидно. И тут раздался звонок, и все побежали. Мокашов в недоумениии посмотрел на часы. "Всего двадцать пять девятого".
От проходной Мокашов шагал с видом первооткрывателя. Первое здание на территории поразило его. Необычное, в земле чуть не по крышу, без окон, в частоколе разновысоких труб. "Что это? Бункер, стенд? Но отчего рядом с проходной?"
Разъяснила стрелка-указатель: "К овощехранилищу". «Осторожней, – скомандовал сам себе Мокашов, – поаккуратнее, так и подзалететь недолго».
Между цехов раскатывали кары: желтые, полосатые, оранжевые. На нестандартно высоком грузовике повезли что-то огромное, шарообразное, завернутое в полиэтилен. В воздухе чуть дребезжало и сипело, и стоял повсеместный слабый звон. На повороте у высокого мрачного с виду здания вырывался из-под земли пар. Но всё это радовало и удивляло, и звуки по сторонам сливались для него в приветственную симфонию.
Кабинщицу крайней кабины проходной звали Леночкой. Она была безусловно хороша той нестойкой прелестью молодости, что даётся часто на время и канет неизвестно куда. С утра она отдежурила у ворот.
– Закрой кабину и подежурь у ворот, – сказала ей старшая кабинщица.
Она безмолвно встала. "Пожалуйста. Всегда, пожалуйста". Длинноногая, стройная, с подчеркнутым безразличием юного лица. Но внешность, по мнению старшей кабинщицы, не в числе добродетелей девушки. Больше ценилось послушание. "У ворот, так у ворот". Машин с утра было мало, только проехал зим Главного, и он – или это ей только показалось – внимательно взглянул на неё.
“А что? Есть на что посмотреть". Она говорила о себе: "девочка-картинка". Когда с Наташкой, подругой, они идут по территории (в форме – зелененькие, точно попугаи – неразлучники), многие оглядываются. Наташка – тоже хорошенькая, и еще в школе их дразнили: принцесса белая и принцесса чёрная.
Когда пошёл основной поток, она вернулась в кабину. К работе кабинщицы она привыкла не сразу. Мелькание в первые дни доводило её до обморока.
– Терпи, невеста, – говорила ей старшая кабинщица, – работа у нас – не пыльная, а погляди – кто мимо идет? Инженера, кандидаты. Где ещё с ними познакомишься? На вечеринках, на танцах? Только они на танцы не ходят, у них занятые вечера.
Она и сама видела: вечерами окна КБ – сплошная иллюминация, и ей казалось, что там, за окнами – необычная чудесная жизнь. Но ей неплохо и здесь. За широким стеклом кабины она точно в раме портрета. Один ей дядечка так и сказал:
– Здравствуйте. Как дела, мадонночка?
Но