подругу, Юлиана целовала ей руки, плечи и даже губы, но Анна почти не обращала на это внимания: она считала, что такие поцелуи приняты между сестрами. Однако их уединению скоро был положен предел. Вездесущие дворцовые слуги быстро обнаружили их, после чего не замедлили явиться фрейлины с настоянием Юлиане немедля проследовать к императрице, а Анну с притворным почтением и отвратительными изъявлениями притворной зависти проводили к нелюбимому мужу. Для Аннушки это ночь была тягостна и неприятна, однако к утру она поняла, что обошлась малой кровью. Принц Антон-Ульрих был скучен, неприятен, но по крайней мере хорошо понимал, что значит отказ, и сразу отступался – из трусости ли, как показалось тогда раздраженной и несчастной Аннушке, или из иных, более благородных побуждений. После того, как его робкие попытки завести с молодой супругой беседу и даже неумело прижаться жесткими губами к ее ручке встретили холодное, но непреклонное сопротивление Аннушки, он забился в дальний угол и просидел там до утра на колченогом пуфе, согбенный и тщедушный, как больная птица. Кажется, он так и не заснул всю ночь, и утром, когда Аннушка наконец забылась тревожным сном, тихонько вышел, не говоря ни слова.
С Юленькой Менгден они встретились наутро – зализывать раны. У верной подруги щеки были покрыты багрово-лиловыми кровоподтеками, губы разбиты – видно, постаралась тяжелая длань государыни. Часовые гренадеры-преображенцы, луженым усатым рожам которых тоже частенько доставалось от начальства, сегодня смотрели на нее со своих постов с пониманием. Новобрачной было тяжело и тошно, а главное – безысходно. Она давно уже жила, как в тюрьме, но раньше принцесса была одна в своей камере, а теперь ей предложили разделить место заключения с совершенно чужим и ненужным человеком. Так что стало совсем невмоготу – душно и горько.
Анна и Юлиана сидели, обнявшись, на скамеечке под липами.
– Что мне делать, милая? – жаловалась Аннушка. – Видеть я этого Антона-Ульриха не могу!
– Он посмел обидеть тебя, дружочек? Да я его, позорника рода человеческого…, – вскинулась Юленька, которая, только что жестоко битая сама, вновь была готова драться и защищать.
– Успокойся, он не тронул меня пальцем, – вынуждена была признать Анна. – Но все равно… Быть с ним противно!!
– А давай убежим? – предложила Юлиана. – Я тебя украду и увезу…
Она всегда рубила сплеча, по-мужски. Решения принимала быстро и потом никогда ни о чем не жалела. Юлиана была из рода, прародителями которого считались тевтонские рыцари, и их воинственная натура проскальзывала в ней слишком часто. Ей бы меч в руки! Аннушка знала, что Юлиана в тайне берет уроки фехтования, но ей недостаточно изящных пасов с клинком, которыми развлекаются многие молодые дамы. Она выискала с Санкт-Питербурхе природного казака с Дона, чуть не единственного на весь город. Он учит ее рубиться на кривых саблях и стрелять «из огненного боя» пешей и конной, а еще – ругаться на этом веско звучащем русском простонародном диалекте,