в «Литературной газете» и «Северных цветах», где в 1832 году было опубликовано стихотворение «Царскосельская статуя». Помета «с немецкого» была устранена в более позднем издании стихов Деларю, на основании чего С.А. Кибальник предположил, что она была мистификацией. Деларю в гораздо большей мере, чем Пушкин, отразил в своих стихах сюжет басни Лафонтена:
Что там вдали, меж кустов, над гранитным утёсом мелькает,
Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит?
Нимфа ль долины в прохладе теней позабылась дремотой?
Ветви, раскройте секрет: дайте взглянуть на неё!
Ты ль предо мною, Перетта? – Тебе изменила надежда,
И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд.
Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник:
С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт.
Снова здесь вижу тебя, животворный мой гений, надежда!
Так из развалины благ бьёт возрожденный твой ток.
В превращении разлитого молока в «журчащий источник» Деларю увидел аллегорию потерянной и вновь возрождённой надежды. Стихотворение Деларю несравненно слабее по глубине содержания, поэтической красоте и силе воздействия, чем пушкинская «Царскосельская статуя». Содержательное сходство между двумя стихотворениями, написанными одним и тем же размером, совсем небольшое. «Нимфа долины» Перетта, «пробитый сосуд» и «журчащий источник» в стихах Деларю гораздо бледнее пушкинской печальной «девы», «урны» и «вечной струи».
В 1889 году к пушкинскому образу обратился поэт Константин Фофанов, воспевший в поэме «Дума о Царском Селе»
…в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струёй,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет,
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь её воспел давно поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив белый свет.
А из кувшина струйка влаги пенной
По – прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.
В воображении Фофанова «Девушка с кувшином» неотделима от пушкинских строк и от образа самого великого поэта, а неторопливая «струйка влаги пенной» отображает связь современности и пушкинской эпохи.
В стихах, обращённых к Л.И. Микулич, Иннокентий Анненский рисует прекрасный и таинственный образ Царскосельского парка и представляет, что близ Большого пруда, где «нежно веет резедой», сквозь «туман седой» виднеется не «Девушка с кувшином», а
…нимфа с таицкой водой,
Водой, которой не разлиться.
Там стала лебедем Фелица
И бронзой Пушкин молодой.
Не случайно образ памятника Пушкину соседствует у Анненского с образом «нимфы с таицкой водой»: таинственная неиссякаемая струя воды в этом контексте