что была эта дама, онъ не могъ вспомнить. Дама эта, очевидно, старалась отдѣлаться, и не знала какъ, отъ другой дамы, прощавшейся съ ней и о чемъ то просившей. Проходя, Вронскій услыхалъ:
– Что вамъ стоитъ? А можетъ быть, это Богъ свелъ меня съ вами. Вы слово скажете мужу.
– Я все готова сдѣлать, что отъ меня зависитъ, но повѣрьте, что это не въ моей власти, – сказалъ нѣжный густой голосъ.
* № 21 (рук. № 17).
Въ дверяхъ зашумѣло, и вмѣсто женскаго полушалія – мужской голосъ.
– Пришелъ проститься съ вами, Анна Аркадьевна, – говорилъ голосъ. – Хоть немножко насладиться вашимъ обществомъ, и за то спасибо.
Вронской оглянулся. Просительница дама ушла, и въ дверяхъ стоялъ старикъ въ собольей шапкѣ, знаменитый ученый, котораго Вронской зналъ съ вида.
– Надѣюсь встрѣтиться съ вами въ Москвѣ и продолжать нашъ споръ и доказать – вы знаете, мы, женщины, смѣлы – доказать, что въ нигилистахъ не можетъ быть ничего честнаго.
– Петербургскій взглядъ, – сударыня.
– Не Петербургскій, a человѣческій, – сказалъ нѣжный, чистый голосъ.
– Ну съ, позвольте поцѣловать вашу ручку.
– До свиданья, Иванъ Петровичъ. Да посмотрите – если братъ тутъ, пошлите его ко мнѣ.
– А вашего брата нѣтъ? Неужели его нѣтъ? – сказала старуха, за взглядомъ сына перенося свои глаза на даму въ пелеринѣ, обшитой мѣхомъ.
«Ахъ, вѣдь это Каренина», подумалъ Вронской, теперь совершенно разсмотрѣвъ ее. Она была похожа на брата – то же красивое, цвѣтное и породистое лицо и сложеніе, но совершенно другія глаза.[619] Глаза ея казались[620] малы отъ густыхъ черныхъ рѣсницъ, окаймлявшихъ ихъ.[621] Но[622] главная черта ея, бросавшаяся въ глаза, были черные, какъ вороново крыло, волоса, которые не могли быть приглажены и вездѣ выбивались и вились.
* № 22 (рук. № 17).
<– Ну такъ скажи же мнѣ все про себя. Прежде чѣмъ я ее увижу, мнѣ нужно понять ваше положеніе.
– Что мнѣ сказать, – началъ Облонскій, снимая шляпу отъ волненія.[623] – Я погубилъ себя и семью,[624] я пропалъ, и семья, и она, и дѣти – все пропало,[625] если ты не поможешь.
– Отчего жъ ты такъ отчаиваешься?
– Надо знать Долли, какая она женщина. И она беременная.[626] Какъ она можетъ простить меня, когда я самъ не могу простить.[627]
– Но что она говоритъ?
– Она говоритъ, что не можетъ жить со мной, что она оставитъ меня, и она это сдѣлаетъ.
– Но какъ? Вѣдь надо же жить какъ нибудь, надо устроить судьбу дѣтей.
– Анна, ты всегда была моимъ Ангеломъ-хранителемъ, спаси меня.
– Да, но почему ты думаешь, что я могу сдѣлать что нибудь?[628] Ахъ, какъ вы гадки, всѣ мущины, – сказала она.
– Нѣтъ, она не проститъ, – сказалъ онъ.
– Если она тебя любила, то проститъ непремѣнно.
– Ты думаешь, проститъ? Нѣтъ, не проститъ, – повторялъ онъ черезъ минуту.>
* № 23 (рук. № 17).
<Общественныя условія