Конни потеряло гибкость, такое в нем поселилось напряжение.
Билли, не зная, что сказать, хлопнул Шона по плечу и улыбнулся, давая понять, что готов в любую минуту прийти на помощь. Шон улыбнулся в ответ и пожал плечами.
Тем же вечером ему позвонила Иззи.
– Ну, какие результаты?
– Тюряги братец избежал, – сообщил Шон. – По крайней мере на этот раз. Но если сделает хотя бы один неверный шаг – прощай, свобода! Не знаю, почему ему надо постоянно быть занозой в чьей-то заднице? – Он вздохнул. Он не мог точно сказать, за кого больше переживал – за брата или за родителей, но волновался так сильно, что чувствовал себя истощенным. Шон не переставал удивляться тому, с какой легкостью Кевин прожигает свою жизнь и подвергает риску жизнь близких.
– Люди сделаны из разного теста, – тихо заметила Иззи. – Даже от одних родителей могут родиться совершенно разные дети. Тут нет ничьей вины. – Она вздохнула. – Как твоя мама, сильно переживает? – Все знали, как тяжело восприняла арест старшего сына Конни.
– Ужасно. Говорит о случившемся мало, а вид такой, словно ее пыльным мешком по голове огрели. Кстати, отец чувствует себя ничуть не лучше. И завтра ему везти Кевина в Феникс.
– А как сам Кевин? Напуган? – спросила Иззи, не представляя, как в подобной ситуации можно сохранять хладнокровие.
– Думаю, он слегка струсил, когда его взяли, не более того. Считает себя вправе обижаться на весь мир. Ты бы видела его лицо, когда он спустился к ужину! Словно мы все здорово ему задолжали. И клянусь, он снова накурился! Родители не поняли, но у него был странный взгляд, да и майка провоняла травкой. – Шон вздохнул. – Он бы вообще не стал с нами есть, но отец попросил сделать это ради мамы. А она проплакала над тарелкой весь ужин.
Иззи чувствовала, с каким трудом держится Шон, и бесконечно сочувствовала его бедной маме.
Майк и Кевин уехали, когда Шон еще спал. Конни пыталась обнять сына напоследок, но тот отстранился. Майк схватил его за руку и так стиснул пальцы, что они хрустнули.
– Попрощайся с матерью, – сквозь зубы прошипел он, и Кевин повиновался, с прямой, негнущейся спиной, словно был деревянным.
Когда они уехали, было еще темно, и Конни вернулась в постель, где свернулась клубком. Так она и пролежала до вечера, пока не вернулся Майк, не сел рядом и не притянул ее к себе. Тогда Конни разрыдалась.
– Как он себя вел, когда ты уезжал? – сквозь слезы спросила она.
– Смотрел, как на величайшего врага. Он ненавидит меня, судя по всему. Посмотрел, отвернулся и пошел. Как будто он попал в клинику из-за меня, а не по решению судьи и по своей собственной безалаберности!
С отъезда Кевина дом О’Хара внезапно стал очень тихим, хотя и прежде Кевин уезжал, например, в колледж. Однако последний краткий приезд старшего сына принес семье столько горя, что уже казалось, будто Кевин несколько месяцев кряду дебоширил, пьянствовал и курил травку в стенах отчего дома. Теперь тут воцарилось такое спокойствие и безмолвие, словно дом внезапно