возникла ее голова с мокрыми соломенными волосами, распавшимися на прямой пробор и отброшенными назад.
– Так-то оно так… – усомнился Карлайл. – Можешь называть себя смелой, но твоя смелость, если вдуматься, досталась тебе по праву рождения. Своеволие у тебя в крови. А на меня порой нападет такая тоска, что даже смелость видится пустой и безжизненной.
Ардита сидела у кромки, обхватив колени и рассеянно глядя на белую луну; Кертис находился чуть поодаль: он замер в нише, как придуманный бог в алтаре.
– Не хочу строить из себя Поллианну[6], – начала Ардита, – но ты не до конца меня понимаешь. Моя смелость – это вера: вера в собственную стойкость… в то, что радость вернется, что будет еще надежда, искренность… А пока этого не произошло, мне думается, надо сжать губы, вздернуть подбородок, широко раскрыть глаза – и обойтись без глупых улыбок. Я ведь много раз обжигалась и не ныла, хотя женщины обжигаются куда больнее, чем мужчины.
– А вдруг, – предположил Карлайл, – радости с надеждами слегка припозднятся, а занавес уже опустится для тебя навеки?
Ардита встала, подошла к гранитной стене и с усилием взобралась на следующий уступ, футов на десять – пятнадцать выше.
– В таком случае, – откликнулась она, – я уйду непобежденной!
– Не вздумай оттуда нырять! Спину сломаешь, – быстро проговорил он.
Она расхохоталась:
– Кто, я?
Неспешно раскинув руки, она замерла, как лебедь, и сердце Карлайла переполнила теплая, лучистая гордость за это совершенство юности.
– Мы парим, как на крыльях, по черному воздуху, – крикнула она сверху, – а ноги у нас вытянуты, словно дельфиний хвост, и нам кажется, что до этого серебра еще лететь и лететь куда-то вниз, но вдруг оно принимает нас в свои теплые объятия, а волны покрывают ласками и поцелуями.
С этими словами Ардита оторвалась от скалы, и у Карлайла перехватило дыхание. Он только теперь сообразил, что прыгнула она футов с сорока. Прошла целая вечность, пока он не услышал короткого всплеска, – это она вошла в море.
Когда до его настороженного слуха добежал вверх по отвесной скале ручеек ее смеха, у Карлайла вырвался радостный вздох облегчения, и в этот миг ему стало ясно, что он полюбил.
VI
Время без всякого умысла подарило им три заката. Когда солнце через час после первой зари пролилось в иллюминатор, Ардита бодро вскочила и, натянув купальный костюм, поднялась из каюты на палубу. Негры всякий раз при ее появлении оставляли свои занятия и, смешливо переговариваясь, толпились у борта, пока она гибкой рыбешкой скользила то под водой, то на прозрачной поверхности моря. В послеполуденной прохладе она шла купаться, а после нежилась и курила на утесе рядом с Карлайлом; или они лежали лицом друг к другу на песчаном южном берегу, изредка переговаривались, но не забывали следить за живописным и безвозвратным уходом дня в бесконечную истому тропического вечера.
И с течением долгих