лучше с этими разберись, – сказал Поп. – Я бы сам, но милостью Божией рука моя нетверда.
Анархист пожал плечами, вынул из заплечного мешка киянку с кольями и пустил их в ход. Быстро и деловито, ничуть не смущаясь святости людской плоти. Будто курицам на кухне головы отсекал.
Бросив быстрый, испуганный взгляд на пронзенные деревяшками тела, Поэт подошел к окну, оперся о подоконник:
– Она там. Рядом. Манит меня. Моя прекрасная дама.
– Красная Дама, – поправил Поп. – Так эта дрянь по документам проходит. Властям не нравится, но против народа не попрешь. Поэтому лучше добавляй «так называемая», чтобы чего не вышло. Например, «меня манит моя так называемая Красная Дама».
– Не поэтично, – сказал Анархист, убирая киянку.
– Что бы ты еще в стихах понимал, грамотей.
Солдат встал рядом с Поэтом, посмотрел в серую петроградскую ночь, спросил:
– Куда теперь?
– Совсем близко. Я знаю. Я покажу. Они спустились по парадной лестнице, освещенной масляными светильниками, и вышли на улицу. Поэт больше не колебался. Он повел их на другую сторону, там миновал три дома, в четвертом поднялся на второй этаж, остановился перед запертой дверью, ткнул пальцем:
– Здесь.
Ни слова не говоря, Анархист поплевал на руки, перехватил поудобнее топор и за три удара вырубил замок. Солдат ворвался первым, с пистолетом наготове. Их встретили сквозняк и тишина. Трупы лежали в кроватях, в мирных позах людей, так и не успевших понять, что умирают. Но на сей раз крови было больше. Она пропитала простыни и одеяла и до сих пор капала из-под самой маленькой кроватки на пол.
– Мразь! – сказал Поп и отвернулся. – Нажралась. Развлекается просто.
– Играет с нами, – сказал Солдат.
– Ага, – рыкнул Анархист. – И не она одна!
Он подошел к Поэту, ткнул его пальцем в грудь:
– Ты ведь намеренно водишь нас кругами, стихоплет. Так?
– Нет, и в мыслях не было. Я просто следую за ее зовом. Он иногда стихает, иногда совсем прерывается, но после возобновляется снова. Возможно, она догадывается, что мне нельзя верить.
– Знаешь рифму на слово «кулак»?
– Чт… – переспросить Поэт не успел. Анархист, не замахиваясь, ударил его в живот.
Поэт осел на колени, хватая ртом воздух и силясь вдохнуть. Анархист довольно хмыкнул и кивнул Попу:
– Твой выход, батюшка.
– Ну наконец-то, уж думал, что все зря! – ответил Поп, закатывая рукав.
Оголилось мучное предплечье с прожилками вен, и слезящиеся глаза Поэта затравленно забегали. Поп взял протянутый Солдатом траншейный нож и, поморщившись, чиркнул по коже. Тускло блеснула капля крови, за ней – вторая. Поэт облизнул синие губы.
– На-ка, отрок, отведай, – пьяно икнув, протянул руку Поп.
Лицо Поэта нервически дернулось, и он решительно замотал головой.
Солдат устало вздохнул, зашел к нему со спины, одной рукой крепко вцепился в волосы, задирая голову