Элиза закончила свою речь, дворецкий принес чайный поднос, и девушка вздохнула с облегчением – к счастью, для нее нашлось дело. Пока она разливала чай, говорить было необязательно. Лорд Гастингс попросил плеснуть ему в чашку совсем чуть-чуть молока, а сахару добавил всего один маленький кусочек. Элиза увидела в этом счастливый знак – она любила чай с молоком и сахаром в точно таких же пропорциях. Хотя… При чем тут счастливые знаки? Просто совпадение, которое ни о чем не говорит.
– Вам нравится Гринвич? – с вежливой улыбкой осведомился граф.
– Гринвич? – Элиза распахнула глаза. – Да, конечно!.. – И тут же прикусила губу, вспомнив, что только что пожаловалась на то, что в Гринвиче слишком скучно. – Видите ли, здесь очень тихо. Гораздо тише, чем в Лондоне. Моя подруга Джорджиана живет на Кавендиш-сквер, и она говорит, что там шумно в любое время суток.
– Так и есть, – с едва заметной улыбкой согласился гость. – Не приходится ли ваша подруга сестрой графу Уэйкфилду?
– Да, – кивнула Элиза, с запозданием вспомнив, что ей следовало называть свою подругу «леди Джорджиана». – Вы с ней знакомы?
– Нет, но я о ней слышал. Мои сестры считают, что она одна из самых элегантных леди в Лондоне. И они не раз приходили домой с прогулки по парку, восторженно обсуждая очередной наряд леди Джорджианы.
Элиза рассмеялась.
– Могу себе представить! У леди Джорджианы необычайно изысканный вкус.
И вновь в уголках его глаз собрались лучики смеха. Он смеялся одними глазами, и это почему-то завораживало.
– Должен заметить, что это относится и к вам, мисс Кросс. Ведь вы приложили руку к декору вашего дома, верно?
На сей раз она залилась краской не от смущения, а от удовольствия. Элиза и сама считала, что создание красивого интерьера – то немногое, в чем она действительно преуспела. Отец предоставил ей полную свободу действий во всем, что касалось обстановки дома, приказав не трогать лишь его кабинет, и Элиза в итоге получила все, что хотела. Дом стал воплощением ее представлений о красоте и уюте. А любимой комнатой была гостиная, выдержанная в нежных оттенках желтого, с драпировками из шелка цвета слоновой кости, с обитыми полосатым дамасским шелком кушетками, с хрустальными канделябрами и фигурками из хрусталя на каминной полке. Высокие окна выходили на лужайку, плавно спускавшуюся к самой реке, и в погожие дни вся комната сияла, словно изнутри освещенная солнцем.
– Да, декором дома занималась я, – проговорила Элиза, пытаясь как-то унять переполнявший ее восторг, грозивший выплеснуться наружу словно шампанское из бутылки. – Возьмись за это дело отец, он бы все стены обил дубовыми панелями и везде, где только можно, повесил бархатные портьеры. – Элиза поморщилась. – По-мужски основательно, но очень мрачно.
– Он мудро поступил, что поручил это вам, – заметил граф.
– Спасибо, милорд. – Элиза чувствовала, что вся горит – словно у нее был сильный жар. Именно так подействовала на нее похвала графа. Опустив глаза, она