разе что тянулся он к очередному куску пирога, а не к руке Спасителя. (Когда отец возил ее в Италию, Сильви поражалась обилию обнаженной мужской плоти, выставленной на всеобщее обозрение под видом искусства.) Она вообразила, как кормит Джорджа Гловера с ладони яблоками, и ее разобрал смех.
– Что такое? – спросил Хью, а Сильви ответила:
– До чего же хорош собой этот Джордж Гловер.
– Значит, его усыновили, – сказал Хью.
Той ночью в постели Сильви отложила Форстера в угоду менее интеллектуальному занятию; разгоряченные конечности сплелись на супружеском ложе, и получился скорее пыхтящий олень, нежели парящий в небе жаворонок. Но она поймала себя на том, что думает не о гладком, жилистом теле Хью, а о больших, мускулистых, кентавровых конечностях Джорджа Гловера.
– Ты сегодня такая… – в изнеможении начал Хью и вгляделся в карниз спальни, будто отыскивая там подходящее слово. – Живая, – закончил он некоторое время спустя.
– Свежий воздух творит чудеса, – сказала Сильви.
С огоньком в глазах, обласканные солнцем, подумала она, уютно погружаясь в сон, но тут в голову непрошено пришел Шекспир: «Дева с пламенем в очах или трубочист – все прах», и ей вдруг стало страшно.
– А вот наконец и гроза, – сказал Хью. – Выключить свет?
Воскресным утром Сильви и Хью вскочили как ужаленные, заслышав вопли Памелы. Та, проснувшись ни свет ни заря, в радостном волнении потащила сестренку в сад, где они обнаружили, что крольчата исчезли; остался лишь один крошечный пушистый хвостик, похожий на помпон, – белый, в красных пятнах.
– Лисицы, – с некоторым удовлетворением произнесла миссис Гловер. – А чего вы хотели?
Январь 1915 года
– Слыхали новости? – спросила Бриджет.
Сильви со вздохом отложила в сторону письмо от Хью – несколько хрупких, как сухая листва, страниц. После его ухода на фронт минули считаные месяцы, а она уже не помнила своего замужества. Хью служил капитаном в Легком пехотном полку Оксфордшира и Букингемшира. А не далее как летом он еще служил в банке. Какая нелепость.
От него приходили жизнерадостные, обтекаемые письма («Солдаты – молодцы, они проявляют такую стойкость»). На первых порах солдаты звались у него по именам («Берт», «Альфред», «Уилфред»), но после битвы на Ипре стали просто «солдатами», и Сильви могла только догадываться, какая судьба постигла Берта, и Альфреда, и Уилфреда. Хью никогда не упоминал ни смерть, ни потери; можно было подумать, люди просто выбрались за город, на пикник. («Всю неделю дождь. Под ногами слякоть. Надеюсь, вам больше повезло с погодой, чем нам!»)
– На войну? Ты уходишь на войну? – вскричала Сильви, когда он записался добровольцем, и сама поразилась: до сих пор она ни разу не повысила на него голос. И видимо, напрасно.
Если уж началась война, объяснил ей Хью, он не захочет в будущем оглядываться назад и сознавать, что отсиживался дома, пока другие защищали честь своей страны.
– Возможно, это будет единственное приключение в моей жизни, – сказал он.
– Приключение? –