Сашка поднялся с корточек, ощупал лицо, на котором уже отросла небольшая бородка. Почти месяц прошел, и до сих пор никаких признаков того, что их пытаются спасти. Черная жижа отчаяния ласково лизнула сознание: «Что же ты трепыхаешься, милый, дергаешься? Брось, про вас давно уже забыли». Задрожали колени. «Нельзя сдаваться! Стать покорным – значит, открыть дорогу безумию, подарить себя удушливой черноте бункера».
Парень тряхнул головой, вновь опустился на четвереньки и нащупал обрезок трубы, сильно погнутый, но все еще крепкий. Надо стучать, хотя бы для самого себя, для двух товарищей, томящихся вместе с ним.
В углу, где всю ночь мирно посапывала Лера, послышалась неясная возня. Тяжелое дыхание, хрип, сдавленный писк. Так задыхается прижатый чем-то тяжелым человек. Сашка прислушался. Опять что-то происходит. Горечь заполнила рот – молодой человек понял причину шума.
– Зубатый! Слышь, Егорка! – Парень крепче сжал ржавое железо, широко распахнул глаза в попытке увидеть хоть что-нибудь. За недели, проведенные в ловушке, зрение хоть и адаптировалось к темноте, но не настолько. Никакого ответа. Санька двинулся вперед.
Два переплетенных тела. Одно – дрожащее, жадное, исходящее похотью и по́том, второе – покорное, вялое. Лера не пыталась сопротивляться, даже голоса не подала. Дышала носом и смотрела в потолок. Рука с трубой сама взлетела вверх, кончик прута мелко дрожал, вибрируя от злости хозяина. «Надо ударить. Обязательно. Такое нельзя терпеть! Но ведь Валерия не сопротивляется, значит, согласна?» Гнутая железяка медленно опустилась.
На ватных ногах, шаркающими стариковскими шагами Александр вернулся к трубам коммуникаций. Они больше не люди. Грязные, сношающиеся животные, но никак не люди. Ничего человеческого ни в ком из них больше не осталось. А сам он – трусливая крыса! Бам-м… Паразит! Бам-м… Дрянь и ничтожество! Бам-м…
Лера лежала на спине, все так же глядя в потолок. Умом она понимала, что ее только что изнасиловали, но никаких эмоций или душевных откликов это событие у нее не вызывало. Пусть. Все равно Большеголовый совсем уже рядом, а Сашка продолжает стучать. Уродец больше не хрустит костями в шахте, говорит, что голову уже сожрал, остальное же отдает тухлятиной. Плевать. Она не даст ему подобраться, найти путь. Рука сама собой заползла за один из ящиков, пальцы сжали рваные острые края какой-то железяки. Неважно, что это такое, главное – ее можно взять в ладонь. Сдавить. Резать!
Лера подтянула оружие к себе, закрыла глаза. Нелепая привычка – смыкать веки в темноте. Укрыться, зашториться от света. Ха! Как будто он найдет дорогу через все эти кубометры земли, бетона и костей. Найдет, чтобы выжечь ей сетчатку. Большеголовый так и сказал: «Жди! Скоро я высосу твои глаза! Он до меня почти достучался. Ты уже чувствуешь мой взгляд?»
Если урод снова услышит стук, то он точно придет за ней. Чудовищную, сводящую с ума молотилку надо заткнуть. Этой же ночью! Лера зажмурилась еще сильнее и, плотно обхватив рваное железо, провалилась в сон…
Их нашли