голос российского эфира» и красавец мужчина вел две программы, которые считал не работой в сущности, а приятным времяпрепровождением. Одну – коротенькую, записную, под названием «Авто на счастье», ему «собирала» редактор Верочка. Программа касалась новостей авторынка. В этой теме Александр слыл докой и потому подправлял явные несуразности Верочкиных «информашек», любовно пестовал фразы, вылущивая техническую заумь, и придавал текстам бо´льшую разговорность. Потом он в лихой манере все это зачитывал. Вторая программа выглядела посложнее. Изначально часовые «Письма о любви» прочили вести поднаторевшей в слезливом жанре Василисе Горенштейн – эфирный псевдоним Васса Золотова. Но ее интимного придыхания и так хватало с избытком на пространстве волн, отведенных станции, и потому послания влюбленных, любящих, покинутых, вступивших в брак и ищущих свою любовь, перемежающиеся песнями в «тему» (благо шлягеров о счастливой и несчастной любви человечество насочиняло в несметном количестве), зачитывал и комментировал добродушный Шатов. Поначалу он, как человек закрытый и неэкспрессивный, ежился от слезливых, нежных или, наоборот, гневных исповедей слушателей, которые могли и истерический фортель выкинуть в прямом эфире, но постепенно втянулся и наловчился тактично гасить эмоции рассказчиков. Впрочем, большинство слушателей ограничивались радостными пожеланиями счастья и заверениями в любви своей второй половине. «Передавайте привет…», «А что хотела бы услышать ваша суженая?..», «Давайте с удовольствием послушаем группу “Ля-ля”»… – словом, программа пролетала для Саши быстро и весело. До последнего времени…
С нового года все производные от слова «любовь» будто вязли у него на языке. Да просто рождали какую-то духовную изжогу! Он не мог на эту простую и понятную для него все двадцать лет супружества тему ни говорить, ни думать. И будто переоценивал с недоумением и болью не только слова, но и события, устои всей своей жизни. Шатов не признавал никаких сложностей, рефлексии и полутонов. Конечно, он не был законченным дуболомом, и его взгляды и пристрастия на протяжении этих двадцати лет претерпевали эволюцию. Это могло касаться всего, чего угодно, – политики, искусства, привычек, но только не жизненного пространства – вселенной под названием СЕМЬЯ. Без Люши и Котьки, жены и сына, он жизни не представлял. И теперь черной завистью завидовал школьному приятелю Леньке, которому всю жизнь, кроме душевного комфорта и покоя, ничего не было нужно. Поэтому он и не уживался ни с одной из своих жен. Очень хороших, но отчего-то всякий раз лишних. Вместе с детьми. Во всем этом Шатов видел лишь душевную неустроенность и эгоцентризм. Но теперь… Теперь он вообще не мог давать оценок ни людям, ни явлениям. Каких-то три месяца назад в его жизнь вошла Танечка и все перевернула вверх тормашками!
Придя в сентябре преподавать в Школу телевидения, Шатов сразу отметил эту статную шатенку с броским макияжем. Позже она рассказала, что «ужасная подводка» называется smoky-эффект. Очень модно. Впрочем, модная Танечка оказалась