умеренно, и мыслить в терминах «вы там» – просто какая-то культурная отсталость. Макс вот, например, молодец, ни разу не задал мне этого идиотского вопроса: как вы там?
– А вы здесь как? – спросила я в ответ у Саши.
– О-о-о! А мы здесь просто супер! Местами. Теми, что не в говне, – заржал в ответ голубоглазый блондин. – Хотя вот Максим Сергеич у нас всегда в порядке – спасибо зарядке, он не рассказывал? – И, не дожидаясь моего ответа, продолжил: – Максим Сергеич у нас ваще молодец! И всегда молодцом был, еще с Плешки, где моя счастливая звезда соизволила поместить нас в одну группу. Он ни хера, пардон, там не учился, пробухал все, что нашел, и с товарищами делился щедро, ну не всем, конечно, самых раскрасавиц никому не давал, берег для себя, но вот с алкашкой и баблом не жадничал. И угадай, кто после этого из института вылетел? Думаешь Максим Сергеич да-ра-гой? Не-а. Упс… – уронил пепел на брючину и сдул его прямо на меня. – Ваш скромный покорный слуга! Выперли меня, радость наша заморская, и не вздрогнули. И если б не Максим наш дорогой Сергеич, сидел бы я ща на… хер знает, короче, где сидел бы, – закончил он свою речь и погладил проходившую мимо незнакомую девицу прямо по заднице. Та проплыла дальше, даже не оглянувшись.
Все это начинало меня доставать. Вспышки чужой зависти, неудовлетворенность жизнью, да еще и в алкогольном варианте в каком-то противном клубе, – и это сразу после романтического ужина при свечах и почти уже было случившегося поцелуя на бульваре.
Я посмотрела на Макса, он кивнул и, довольно резко перебив друга, взял папку, чиркнул, не глядя, роспись в нескольких местах, обнял меня за плечи и вывел на улицу.
– Ну и валяйте! – услышали мы за спиной обиженный голос Саши. – Тоже мне, иностранка чертова нашлась, мать твою, нос воротит!
Романтическое настроение после пьяной мизансцены в клубе куда-то испарилось. Макс не делал больше попыток меня поцеловать, отвез домой и, как вчера, проводив до лифта, ушел. Я была сегодня этим довольна, мне хотелось побыть одной и разобраться в своих чувствах.
Кто я вообще такая? – думала я, глядя в черноту, заполнившую ночной овраг у дома, и затягиваясь уже третьей сигаретой на мамином балконе.
Россия производила на меня мрачное и гнетущее впечатление. И не только полусломанные машины хачиков, загазованность воздуха или появление новых пятен неизвестного происхождения на одежде вызывали это неприятное чувство. Даже богатые рестораны, куда водил меня Макс, его дорогущая машина, амбалы, стоявшие в дверях модных клубов, и во всех прочих якобы приличных и хороших своих проявлениях – во всем Москва наводила на меня тоску, оставляла какую-то тяжесть в груди. Я была здесь совершенно чужая. Будто принадлежность каждой стране программирует тебе мозги на определенный лад, и ты, являясь частью национальной матрицы, смотришь на страну вокруг тебя как сквозь специальные, декодирующие действительность розовые очки. У меня, судя по всему, таких очков на Москву больше не было, и даже мои непрозрачные «софи-лореновские» стекла могли всего-навсего