лестнице наверх?
– И по лестнице.
– И до комнаты Лизы?
– Там уже легко. Шагов двадцать.
– Интересно было бы мне на это посмотреть… Только вдруг ты меня надуешь?… Как я проверю? Разве вот что… Я тебе дам кусочек бумажки, а ты и доскачи с ним до комнаты Лизы. Отдай ей бумажку, а она пусть черкнет на ней карандашом, хорошо ли ты доскакал!
– Здорово! – восторженно крикнул я. – Вот увидишь – доскачу. Давай бумажку!
Он написал несколько слов на листке из записной книжки и передал мне.
– Ну, с Богом. Только если кого-нибудь другого встретишь, бумажки не показывай – все равно тогда не поверю.
– Учи еще! – презрительно сказал я. – Гляди-ка!
По дороге к комнате сестры, между двумя гигантскими прыжками на одной ноге, в голову мою забралась предательская мысль: что, если он нарочно придумал этот спор, чтобы отослать меня и, пользуясь случаем, обокрасть мой домик? Но я сейчас же отогнал эту мысль. Был я мал, доверчив и не думал, что люди так подлы. Они кажутся серьезными, добрыми, но чуть где запахнет камышовой тростью, нянькиным платком или сигарной коробкой – эти люди превращаются в бессовестных грабителей.
Лиза прочла записку, внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Скажи этому господину, что я ничего писать не буду, а сама к нему выйду.
– А ты скажешь, что я доскакал на одной ноге? И, заметь, все время на левой.
– Скажу, скажу. Ну, беги, глупыш, обратно.
Когда я вернулся, незнакомец не особенно спорил насчет отсутствия письменного доказательства.
– Ну, подождем, – сказал он. – Кстати, как тебя зовут?
– Илюшей. А тебя?
– Моя фамилия, братец ты мой, Пронин.
Я ахнул.
– Ты… Пронин? Нищий?
В моей голове сидело весьма прочное представление о наружном виде нищего: под рукой костыль, на единственной ноге обвязанная тряпками галоша и за плечами грязная сумка с бесформенным куском сухого хлеба.
– Нищий? – изумился Пронин. – Какой нищий?
– Мама недавно говорила Лизе, что Пронин – нищий.
– Она это говорила? – усмехнулся Пронин. – Она это, вероятно, о ком-нибудь другом.
– Конечно! – успокоился я, поглаживая рукой его лакированный ботинок. – У тебя брат-то какой-нибудь есть, нищий?
– Брат? Вообще, брат есть.
– То-то мама и говорила: много, говорит, ихнего брата, нищих, тут ходит. У тебя много ихнего брата?…
Он не успел ответить на этот вопрос… Кусты зашевелились, и между листьями показалось бледное лицо сестры.
Пронин кивнул ей головой и сказал:
– Знавал я одного мальчишку – что это был за пролаза, даже удивительно! Он мог, например, в такой темноте, как теперь, отыскивать в сирени пятерки, да как! Штук по десяти. Теперь уж, пожалуй, и нет таких мальчиков…
– Да я могу тебе найти хоть сейчас сколько угодно. Даже двадцать!
– Двадцать?! – воскликнул этот простак, широко раскрыв глаза. – Ну, это, милый мой, что-то невероятное.
– Хочешь, найду?
– Нет! Я не могу даже поверить. Двадцать пятерок… Ну, – с сомнением