вбок, давая дорогу.
Толпа потекла сквозь башню. Караульщики собирали деньги.
К старшему из них протолкался Данилыч, развязал матерчатый кошель и ссыпал заранее приготовленные монеты в подставленную ладонь стрельца. Держа рукавицы под мышкой, стрелец на ладони пальцем пересчитал монеты и зажал их в кулак.
– Новое правило, – усмехнулся он, – с новгородских – втрое.
– Обдиралище! – охнул Данилыч. – Какого беса?!
– А изменники вы все, – пояснил стрелец, спуская деньги в рукавицу. Чего сочувствовать купцу, когда можно быть равнодушным?
– Ты Жигимонту своему пожалуйся, – злорадно добавил другой стрелец, стоявший рядом. – Он тебе доплатит.
Данилыч в тоске обеими руками схватился за шапку.
Филипп толкнул возницу в спину:
– Трогай, Егорыч.
Сани Филиппа в общем потоке поехали к башне.
Ремесленные слободки Москвы наползали одна на другую. Улица, по которой ехали сани Филиппа, вертелась между слободками, как собака между торговцев блинами. Филипп крутил головой.
Литейная слобода встречала свежими пушками, что лежали и остывали в растаявшем снегу. Над литейными избами из кирпичных труб печей-домниц валил дым. Во дворах стояли короба с углём и рудой. Филипп увидел, что в одном дворе на козлах вытянулся орудийный ствол, а рядом на коленях стоит мастер и простукивает ствол деревянным молотком, сдвинув с уха шапку набок.
Филипп не выдержал.
– Ох ты, батюшки! – по-мальчишески застонал он и виновато глянул на Машу: – Прости, Машенька, не могу!..
Филипп торопливо выбрался из саней и поспешил к мастеру.
– На раковины простукиваешь? – спросил он. – Чей состав у бронзы? Свейский или фряжский?
– Свейский плотнее будет, – неохотно ответил мастер.
– А изложницы в сырую землю закапываешь или в сухую?
– Какая есть, – буркнул мастер. – Но в сухую лучше.
– Уголь толчёте? – не унимался Филипп. – По долям как?
– Толчём. Три доли берёзовый и одна – еловый. Берёзовый медный сок забирает, а еловый от нагара, – мастер внимательно вгляделся в Филиппа. – А ты кто? Литейный, что ли?
– Пока не литейный, – смутился Филипп. – Умом знаю, а руками не пробовал… Дозволишь потом прийти, поговорить, посмотреть?
– Ну, приходи, – неласково согласился мастер. – За погляд денег не берём.
Филипп искренне поклонился:
– Бог в помощь, работник.
Филипп уже давно привык скрывать от других, что он ничего не понимает в людях. Старается быть добрым и справедливым – и всё. Ещё истовее Филипп скрывал, что ничего не понимает в Господе – просто верит Христу, как мальчик. А вот в ремёслах он понимал.
Сани Филиппа ехали по улице, а Филипп шагал обочиной и с любопытством озирал чужую работу.
На лубяных дворах громоздились новые срубы, вороха брёвен и досок, кучи щепы и коры. На срубах верхом сидели плотники и тюкали топорами. Слышалось шорканье пил.
Филипп подошёл