было просто свободным пространством между стеной и спинкой кровати, но я натянул сверху лоскутное одеяло, заткнув его конец за батарею. Мне нравилось там прятаться. Можно было играть в игрушки или смотреть телевизор через щель между занавесками.
Мама опустилась на четвереньки и заползла внутрь.
– Покажи мне, как в нее играть.
– Зачем тебе?
– Что, думаешь, это не для мам?
Места было маловато, но, в каком-то смысле, получилось даже лучше. Уютней.
– Держи большие пальцы на клавишах. Видишь человечка внизу?
– Угу.
– Это Марио. Твоя задача – подняться по лестницам до самого верха, и чтобы тебя не сбило бочкой.
– А что наверху?
– Его подружка.
– Не принцесса?
– Это другая игра. Она уже началась, сосредоточься.
Когда первая бочка сшибла ее, она сказала, что это нечестно, потому что она уже почти добралась до вершины.
– У тебя еще есть две жизни. Подсказывать тебе, когда надо прыгать?
Она не ответила.
– Мама, говорить тебе, когда надо прыгать?
Она поцеловала меня в щеку.
– Да, пожалуйста.
Я не умею читать мысли. Я не могу сказать, что мама при этом подумала. Иногда мне кажется, что люди могут помещать мысли мне в голову или, наоборот, забирать. Но с мамой ничего такого нет.
– У тебя лучше получается, чем у папы.
– Правда?
– Он так и не сумел дойти до второго уровня.
Моя мама сделана из острых углов и торчащих костей, ее особо не пообнимаешь. Но она пристроила на колени подушку, чтобы я мог положить на нее голову, и мне было удобно.
На обед она приготовила тушеные овощи.
Обычно мы едим за столом. Но в этот раз мы отнесли наши тарелки в «логово». Я вдруг почувствовал вялость и безразличие.
– Поешь хоть немного, милый.
– Глотать больно.
Мама посмотрела мое горло и сказала, что миндалины по-прежнему опухшие и что, когда поедим, она заварит мне еще Лемсипа, а потом взяла мою ложку и стала кормить меня, как маленького, подбирая кусочки еды с подбородка. И вдруг она сказала:
– Почему больше одной жизни?
– Что?
– В компьютерных играх. Какой смысл в дополнительных жизнях? Никакого.
– Просто такие правила.
Она покачала головой.
– Но ведь это глупо, правда? Может, поиграем в Лилу[2]?
Я открыл было рот, и она запихнула в него еще одну ложку. Не какую-нибудь пластиковую ложечку, и не детскую. Обычную ложку.
Mon ami[3]
Он врывался в мою комнату и ждал, стоя у изножья моей кровати, широко раскрыв глаза и почти не моргая. Иногда, когда у меня не было настроения, я отсылал его. Сейчас жалею.
Но чаще, заразившись его энтузиазмом, я, еще не до конца проснувшись, вставал с постели и загружал N64. Мы сидели в креслах-мешках, играли в Марио 64 и спорили о том, как можно разблокировать Луиджи. Без четверти семь к нам обычно заходил отец и говорил, что сегодня мы должны прилежно учиться, а он идет зарабатывать нам на хлеб. Мой отец всегда