лицемерят, отвечая на вопрос: «Можно ли есть девушек во времена великих бедствий и в успенский пост?».
– Не оригинально! Прости, господи, мою душу грешную, – бабушка перекрестилась на календарь с фотографией храма.
После перестройки она решительно покинула племя атеистов, имея, впрочем, в духовном запасе куличи и крашеные яйца, и вскоре стала «во что-то такое верить»: осеняла спину сына крестным знамением, воткнула за дверной косяк осиновый прут, хранила в холодильнике хозяйственный запас святой воды и церковных свечей и пыталась с помощью заговора снять с папы венец безбрачия. Папа в религиозном отношении тоже был на перепутье: православие привлекало его словами «Русь святая» и позолотой, буддизм – кармой, индуизм – вегетарианством и йогой. А Лета, не знавшая, крещёная она или нет, верила в леденцовых зайцев.
– Только в аду, где открывается истинная сущность каждого из нас, можно вдохновиться на создание величайшего шедевра, – исторг папа. – Рай не дает вдохновения, он слишком прост, примитивен, умиротворен, в нем нет возбуждающего огня! Искусство, как и человек, рождается в результате искушения!
– Ладно, пойду-ка я обед готовить, – сдалась бабушка и пошла на кухню.
– Я даже благодарен кое-кому за инфернальные муки, иначе я не создал бы того, что создал, – крикнул папа ей вслед. – Истинное искусство высвобождается из подсознания, которое и есть адское подземелье каждого из нас, пылающее грехом и звериными инстинктам!
Лета, закрыв глаза, вспоминала заиндевевший на вагонном окне сахар.
– А как же ценимая тобой древнегреческая архитектура, разве не среди её белоснежных колонн и портиков, овитых розами, блаженствуют обитатели эдема? – донеслось из кухни.
– Эллинизм – гармония формы, скрывающая языческое, животное содержание, – обрадовался папа и метнулся ближе к кухне.
– Ах, мученик искусства. А храмы? Церкви? – не сдавалась бабушка, перебирая запасы в морозилке.
– Борьба света и тьмы! – победно заключил папа. – Ненависть – лучшее из чувств для художника!
– Ты сам себе противоречишь, дорогой. Ты только что призывал к красоте и любви мира.
– Удачный пример! – обрадовался папа. – Любовь и ненависть – посох о двух концах. Истинный художник, хочет он того или нет, всегда ненавистник, даже если ненавидит только зло. Разве наш мрачный прокурор не яркое тому доказательство? А страдающий граф, поездом переехавший маленькую потаскушку?
Потаскушку бабушке было крыть нечем, и она яростно бросила замороженную курицу в кастрюлю.
Папа схватил альбом на итальянском языке с архитектурными акварелями и сумбурно раскрыл страницы.
– Образованному человеку жить нелегко, всё время таскаешь за собой чемодан с интеллектуальным багажом, – усталым голосом сообщил он.
– Ну, твой-то чемодан, папочка, давно на колёсиках, – сказала Лета, поднялась с пола и ушла в свою комнату.
До самой весны она кормила, спасая им жизнь, умирающих блокадников – шла