Эдвин замечал, в особенности в последние год-два, что девушкам он небезынтересен. Несколько раз юноша задерживался до утра на деревенских праздниках в Талейне, и вниманием обделен не был, так что, в общем, непонятно, что его останавливало.
Нет, не девичья неприступность. И Айрис, и Гринна, к примеру, очень откровенно к нему ластились, просто он не мог заставить себя относиться к женскому полу с такой же легкостью, как, например, его приятель Рибе. Тот был мешковат и рыжеват – ничего особенного. Но подружку какую-нибудь на сеновал затащить – это для него раз плюнуть.
А Гвендилена – другое дело, не то, что Гринна или Айрис. Просто красавица. У него аж дыханье перехватило, когда ее увидел. Даже руки задрожали, будто украл чего, но он никак не мог заставить себя не смотреть на нее. И хуже всего, что она, похоже, это заметила. И, может, даже не во внешности дело. Очень она живая. И веселая. Смешливая такая, и тоже делает, что хочет. А язычок у нее острый, сразу видно. И ежели он ее с собой не возьмет, то заслужит только презрение. Вроде как забоялся, или просто не захотел девушке помочь.
Эдвин тяжко вздохнул и, сбросив одежду, полез в воду.
– Вот он!
Раздавшийся с пригорка крик заставил Эдвина обернуться. Он уже стоял на берегу, завязывая штаны. Продираясь через кусты, к озеру быстро спускались несколько человеческих фигур: монахи и трое солдат из тех, что остались в монастыре.
– А ну, руки подними! – грозно рявкнул один из солдат; другой прицелился в него из арбалета.
– Эй, эй, – обескуражено произнес Эдвин, выставив перед собой ладони, – в чем дело? Я иду уже. Брат Эльфин сказал же, что до девятого часа…
Солдаты окружили его со всех сторон.
– Брат Эльфин, значит… мерзавец.
– Да в чем дело?!
В ответ один из них древком копья больно ткнул юношу в спину.
– Гаденыш… руки ему свяжите.
Запястья Эдвина туго стянули веревкой; другой ее конец солдат намотал себе на руку.
– А ну, давай, вперед.
Всю дорогу монахи – их было двое – шли быстро, не оборачиваясь. Эдвин попытался пару раз спросить, что же все-таки произошло, но, заработав еще несколько тычков копьем, угрюмо замолчал. Его сапоги из мягкой кожи остались на берегу, и босые ноги с непривычки быстро покрылись ссадинами и порезами от острых камешков и колючек.
Реакция людей на появление Эдвина в нижнем дворе его потрясла. Никто не работал. Народ толпился кучками, что-то бурно обсуждая. Увидев юношу, все замолчали. Но ненадолго. Шквал воплей обрушился на него:
– Негодяй!
– Мерзавец!
– Кто бы мог подумать!..
– Убийца!!
В Эдвина полетели камни, а кто-то из толпы изловчился ударить его кулаком. И как раз по ссадине на голове, заставив охнуть. Солдаты распихивали людей в стороны, освобождая дорогу, но, казалось, не хотели делать ничего для того, чтобы защитить его от побоев.
Брат Мадауг стоял прямо у них на пути, расставив ноги и уперев руки в бока. Юноша ринулся к нему и крякнул от боли, когда веревка впилась в запястья.
– Скажите,