за профессионалами, в изобилии водившимися на трансатлантических рейсах. Уловки, хитрости, простодушие, те или иные реакции игроков, разные манеры поведения, столь наглядно и подробно показывающие всю многообразную сложность рода человеческого, – все это было превосходной школой для всякого, кто умел взглянуть на это под нужным углом, и Макс почерпнул у них множество полезных навыков и познаний. Как и на всех лайнерах, на «Кап Полонии» в первом, во втором и даже в третьем классе тоже работали шулера. Команда, разумеется, была в курсе дела: и судовой комиссар, и метрдотели, и распорядители знали их в лицо, исподволь следили за ними и подчеркивали их имена в списке пассажиров. Макс, еще служа на «Кап Арконе», познакомился с легендарным игроком по имени Бреретон, о котором рассказывали, что будто бы долгую партию в бридж, шедшую в курительном салоне первого класса на «Титанике», он не прерывал, пока не выиграл, и лишь когда пароход уже погружался в ледяные воды Северной Атлантики, бросился за борт, успев доплыть до последней спасательной шлюпки.
Когда в то утро в салон-бар второго класса вошел Армандо де Троэйе, Макс удивился, потому что нарушать границы, установленные для каждой категории пассажиров, было не принято. Еще сильнее он удивился, когда знаменитый композитор – в пиджаке «норфолк»[14], в жилете, пересеченном часовой цепочкой, в брюках-гольф и дорожной кепке – остановился в дверях, оглядел помещение и, заметив Макса, прямо направился к нему с дружелюбной улыбкой и занял соседнее кресло.
– Что пьете? – спросил он, жестом подзывая лакея. – Абсент? Нет, для меня, пожалуй, чересчур крепко… Лучше вермута.
Когда лакей в красной курточке принес заказ, Армандо де Троэйе прежде всего наговорил Максу комплиментов по поводу его танцевального мастерства, а потом повел легкую светскую – сообразно обстоятельствам – беседу о лайнерах, музыке и профессиональных танцах. Композитор, сочинивший «Ноктюрны» – помимо прочих произведений, принесших ему славу, – «Скарамуша» или балета «Пасодобль для Дон Кихота», с огромным успехом поставленного Дягилевым, – был, как убедился Макс, человеком уверенным в себе, твердо знающим, кто он такой и что собой представляет. И хотя здесь, в баре второго класса, он не оставлял свою элегантную манеру легкого превосходства – маэстро, стоящий на вершине музыкального Олимпа, снисходит до разговора с жалким поденщиком, пребывающим у самого ее подножья, – было видно, что он очень старается быть любезным. И все же, ясно обозначая дистанцию, держался совсем не так надменно и небрежно, как в предыдущие дни, когда Макс танцевал с его женой.
– Поверьте, я следил за вами очень внимательно. Превосходно двигаетесь.
– Спасибо, но вы, право, преувеличиваете, – учтиво полуулыбнулся в ответ Макс. – В нашем деле многое зависит от партнерши… Вот ваша супруга танцует в самом деле великолепно, что вы, разумеется, и сами знаете.
– Разумеется. Редкостная женщина, что говорить… Но все же инициатива – за вами. Вы пролагаете путь, вы ставите вехи. Такое экспромтом