и взывал не к Богине, а к Лунному Небу. И что с того? Среди «золотых», учинивших над деревней расправу, половина были наёмники – сегваны, нарлаки, даже мономатанцы. Но хватало и своих. Саккаремцев. Засыпавших в детстве под те же колыбельные. Обращавших молитвы к той же Богине.
Их принимали в деревне, как добрых гостей.
Платою стала резня стариков и детей.
В кровь превратились багряные струи вина…
Чем, как не кровью, искуплена будет вина?
Чёрное зло отольётся убийцам, дай срок,
Но не вернуть нам шагнувших за смертный порог…
Иригойен пел, плотно зажмурившись, по его щекам текли слёзы. Он протягивал руки к Луне. Волкодаву на миг показалось, будто он держит светильничек или свечку. Но нет, это лишь отблески лунного серебра играли на мокрых ладонях.
Юная дева доверчива к людям была.
Птицу на взлёте вот так подбивает стрела.
Веки смежила невеста, бледна и тиха…
Ей не порадовать мать, не обнять жениха!
Голос Иригойена окреп, обретая звучность и силу. Ту силу, от которой, как думают люди, даже Богам отворачиваться не с руки. Ветер, не проникавший в долину, нёс над серебряными вершинами прозрачные перья кружевных облаков. Свет луны колебался и мерцал, делаясь то ярче, то глуше…
Жизни в трудах не чурался почтенный старик.
Смерти как отдыха чаять давно он привык.
Путь свой окончить достойно и мирно хотел…
Вот он – в крови, среди груды поруганных тел.
Что же за нелюди, чья повернулась рука
Так оборвать предзакатные дни старика?
Рядом – жена, с нею прожил он семьдесят лет.
У очага их царили любовь и совет.
Матерь Луна! Путеводным да будет Твой свет!..
Невесомые тени поднимались над разворошённой землёй, шествовали над скалами, над вечными снегами, над голубыми спинами ледников, – в небесную вышину, с которой улыбался им ласковый светоч….
Горестей мелких отбросив обыденный груз,
Да перейдут по мосту из серебряных бус!
Вольных грехов и невольных прости им вину.
Пусть ни единую не потревожат струну Тропки серебряной, вьющейся сквозь облака.
Пусть она будет спокойна, светла и легка.
Мы же, любуясь священным Твоим серебром,
Ныне ушедших помянем одним лишь добром…
Воинские люди умеют задавать вопросы и умеют слушать ответы. Волкодав лишний раз убедился в этом наутро, когда Тайлар Хум с Найликом взялись расспрашивать старую мать Кинапа. Он даже ощутил к молодому Найлику что-то вроде уважения. Вдвоём с предводителем они ни разу не вынудили бабку сосредоточить свою память на учинённых «золотыми» насилиях, подталкивая её внимание лишь к увиденному и услышанному ещё до попойки. Случайные имена, разрозненные обрывки речей… По ходу дела мятежный комадар с помощником лишь переглядывались и кивали один другому. Они всё больше казались венну