тот еще сердцеед и дамский угодник, не сводил с вдовы восхищенного взгляда.
– Позвольте представить! Стас Морганский и Алексей Сотник! – Видимо, в отсутствие Яриго Борейша взял на себя обязанности хозяина дома. – Гости Власа Палыча и, если я правильно понял, его деловые партнеры. А это прекрасная Агата, – он послал генеральше воздушный поцелуй. – В сопровождении сына Глеба. – Молодой человек чуть иронично усмехнулся, пожал протянутые руки.
– Узнаю Власа, – Агата поправила сползшую с загорелых плеч пашмину. – Он любит окружать себя молодежью. Это так по-европейски.
– Приятно, что хоть кто-то записал меня в молодежь. – Борейша бросил быстрый взгляд на Савельева. – А то некоторые не видят больше моей молодецкой удали.
– Некоторые, дорогой мой Вениамин Петрович, глупы и недальновидны, – сказала Агата с так диссонирующей с ее прежней приветливостью холодностью.
Почувствовав нарастающее напряжение, Борейша нарочито громко хлопнул в ладоши:
– Ну что же! Цвет сегодняшнего вечера, я имею в виду вас, о прекрасная Агата, здесь, а посему предлагаю пройти в сад, пригубить чего-нибудь охлаждающего в ожидании хозяина.
– А где же Влас? – в бархатном голосе Агаты послышалось едва различимое недовольство.
– Велел извиниться и целовать пальчики, обещал скоро быть. – Борейша посмотрел на часы. – Без четверти восемь, ждать осталось недолго.
Так, перебрасываясь вежливыми и ничего не значащими фразами, они прошли в сад. Этот сад тоже был яблоневым, но, в отличие от своего дикого собрата, казался нарядным и радостным. Стол был накрыт посреди изумрудно-зеленого газона. В сторонке стоял столик с напитками и закусками. К нему и увлек Борейша, деловито и очень сноровисто разливая по бокалам французское шампанское. Но отведать шампанского они не успели: со стороны дома вдруг послышались громкие голоса.
– А вот и Влас Палыч собственной персоной, – сообщил Борейша. – И, надо думать, не один, а с Яковом Семеновичем.
– Хлебников, глава местного сельсовета, – шепотом пояснил Савельев. – Тот еще жук. Все у него вот тут, – он сжал кулак, – весь Правый берег.
Голоса, зычные, азартные, тем временем становились все громче, и через пару секунд на лужайку вышли двое весьма колоритных мужчин. Первый, крепкий, дородный, с широкими плечами и густой, хоть и совершенно седой шевелюрой, был одет в дорогой костюм, сидящий на нем с той элегантной небрежностью, которая выдает руку высококлассного портного. Верхняя пуговица сорочки была расстегнута, а узел галстука ослаблен. Левой рукой мужчина опирался на трость, а правой активно жестикулировал, споря о чем-то со своим визави, невысоким, лысым мужиком с вислыми казацкими усами. Одет мужик был по-совдэповски незатейливо, в черные брюки, сильно запылившиеся снизу, и белую рубаху с короткими рукавами. Рубаха была изрядно мятой, расходилась на упитанном пузе, норовила выбиться из-под потертого ремня. Под мышкой он держал потрепанный кожаный портфель, который то