пользования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Посвящается Кейт Макленнан,
которая поддержала меня в тот момент,
когда я больше всего в этом нуждалась
Говоря: Отче! О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!
Лк. 22:42
Пролог
В ночь на 28 декабря 1538 года, готовясь умереть смертью мученицы, я не думала о тех, кого люблю. Притаившись за могильным камнем на крохотном кладбище, где спряталось еще семеро моих товарищей, готовых совершить на паперти Кентерберийского собора акт жестокого насилия, я разглядывала вырезанные на надгробии слова: «Здесь покоится тело послушника монастыря Церкви Христовой в Кентербери, покинувшего бренную землю 16 июня 1525 года».
Как же повезло брату Варфоломею! Всю жизнь он молился, распевал псалмы, трудился, постигал премудрости учения, а когда состарился и ослаб, его поместили в лазарет, где он и скончался в блаженном неведении, что его поколение – последнее, которое служит Господу в английском монастыре. О грядущем роспуске обителей по всему королевству этот смиренный брат ничего не знал.
В бархатно-черном небе у меня над головой, озаряя монументы и могильные камни кладбища, ярко, но мягко светила луна. Ну до чего же странно она выглядела: щербатая и словно бы с распухшей щекой. Да и сами очертания луны были какие-то размытые, она совершенно не походила на то отчетливо вырисовывающееся в небе светило, которое мне доводилось видеть в иные зимние ночи. Должно быть, это потому, что совсем недалеко отсюда море. Прежде мне уже приходилось бывать в Кентербери. Как раз в прошлую свою поездку я и узнала о жребии, предназначенном мне судьбой.
Пророчество тогда сообщили мне против моей воли. Больше всего на свете я боялась, что однажды оно сбудется. И все же нынче ночью я готова была исполнить предначертание свыше.
Мы ждали, притаившись каждый за отдельным камнем с вырезанной на нем надписью, добрым словом поминающей почившего брата. Все семеро моих спутников тоже были в недавнем прошлом монахами. А для меня они были вдобавок еще и добрыми товарищами, особенно один из них. Эдмунд Соммервиль – так звали этого человека – спрятался всего в нескольких футах от меня. Вот он высунулся из-за камня, глянул вопросительно, и я кивнула в ответ, подтверждая, что готова. Решительный момент приближался. Брат Эдмунд подул на замерзшие пальцы, и я вслед за ним сделала то же самое. Пальцы наши сейчас должны быть гибкими и послушными, чтобы крепко держать то оружие, которое попалось каждому из нас под руку. У меня это был камень с острым краем, у Эдмунда – тяжелая деревянная дубина. Драться мы не умеем, никогда этому не учились. Но святая истинная вера придаст нам сил и решимости.
Когда король Генрих VIII издал указ о роспуске нашей обители, Дартфордского монастыря, для мирян мы стали просто Эдмунд Соммервиль и Джоанна Стаффорд. Я до последнего не верила, что монастырь все-таки закроют, и боролась, как могла, чтобы этого не произошло. В последние месяцы существования Дартфорда мне даже пришлось отправиться на поиски короны правившего в X веке короля Этельстана – старинной реликвии, которая, как поклялся мне епископ Стефан Гардинер, могла предотвратить страшную трагедию[1]. Но всюду меня ждали неожиданные и, увы, роковые перемены, а когда я вернулась, то узнала, что наша святая обитель, существовавшая сто восемьдесят лет, навсегда затворила свои ворота, как и все другие английские монастыри. Закончилась эпоха смиренного величия и целомудренной славы единственного в Великобритании приюта сестер-монахинь доминиканского ордена. Выбора у нас не было: пришлось оставить заведенный порядок, снять монашеские одеяния и покинуть обитель. Вместе с горсткой других монахинь-беженок мы отправились в расположенный рядом городок, где с огромным трудом пытались наладить новую жизнь. Но теперь и это позади. И вновь, в который уже раз, мне пришлось столкнуться с жестокостью королевской власти. О, несмотря на молодость, я успела повидать в жизни очень многое: я знаю, что такое страх и предательство (равно как отвага и мужество), мне знакомо чувство невосполнимой утраты, я была свидетелем того, как на Тауэр-Хилл[2] проливалась кровь невинных.
Внезапно через кладбище стрелой промчалась чья-то тень. В лунном свете я узнала брата Освальда, бывшего монаха ордена цистерцианцев; под капюшоном едва виднелась полоска его белого, словно мел, лица. Этот мужественный человек старался тщательно скрывать раны, нанесенные ему теми, кто называет нас папистами и ненавидит от всей души.
– Сейчас двинемся к собору, – хриплым шепотом сообщил брат Освальд.
Я сжала в кулаки пальцы лежащих на могильном камне рук. Вот-вот из темноты собора появятся посланцы короля Генриха со священной деревянной ракой. А мы будем ждать сигнала.
Ровно