Парень он дисциплинированный, должен не подвести, если на мелководье не захлебнемся, на глубине не потонем.
– Очень люблю яйца и кофе, доктор, – заявил Дитер, заглядывая через плечо.
– У меня в детстве была мечта.
– Какая?
– Доставить тебе удовольствие. – Гуров разрезал запекшийся на сковородке блин пополам, разложил по тарелкам, налил кофе в кружки. – Хватай мешки, вокзал отходит. Кто первым встал, того и сапоги, а кто не успел, тот опоздал.
– Понимаю, фольклор.
– Вся наша жизнь сплошной фольклор.
– Извините, доктор, а сок есть?
– Сок? Любой, в неограниченном количестве… в Мюнхене.
– Черный юмор.
– Не черный и не юмор, жизнь, простая, как задница новорожденного.
– Я плохо знаю русский язык.
– Естественно. Антон Павлович таких выражений не употреблял.
– А серьезно вы разговариваете?
– Обязательно. – Гуров кивнул. – Когда молчу, то сам с собой я разговариваю абсолютно серьезно, никаких шуток не позволяю.
– Когда мы начнем работать?
– Сейчас же, так как твоя очередь мыть посуду.
Молча вымыв посуду, Дитер долго мыл в ванной руки, тер их одеколоном; вернувшись в комнату, сердито сказал:
– Я мог поселиться в отеле, есть нормальную пищу. Мы все равно не работаем, только болтаем, господин полковник.
– Не много же тебе нужно, чтобы сорваться. – Гуров отложил газету.
– Я хочу работать.
– Мне безразлично, что ты хочешь, – ответил Гуров. – Объясняю два раза – первый и последний. Ты выполняешь мои приказы либо просьбы, что одно и то же. А чтобы твое сопливое самолюбие не бушевало, один раз объясню. Ты слово «сопливое» понимаешь?
– Понимаю, доктор. Ты хочешь сказать, что я совсем маленький.
– Маленький, и у тебя мокрый нос. Я совершенно не обязан тебе все объяснять, но сделаю исключение.
– Как иностранцу, – попытался пошутить Дитер, стыдясь своего срыва из-за какой-то ерунды.
– Именно, – кивнул Гуров. – Своему оперативнику я бы ничего объяснять не стал, отправил бы его к маме и взял бы другого, поумнее. Ты не можешь жить в гостинице по многим причинам. Ты должен привыкать к нашей жизни, еде, привычкам, ко мне лично. Там, куда мы лезем, мои извилины будут забиты до отказа, я не должен думать, что тебе можно сказать, а чего нельзя – обидишься. Обидчивый оперативник хуже покойника. Спроси: почему?
– Почему, доктор?
– Покойник никогда не подведет. Ты не можешь жить в гостинице, так как нам нужны твои марки, которые мы сегодня поменяем на рубли. Мы с тобой деловые люди, авторитеты, уж завалящий миллион у нас быть должен. А где его взять? Ты не можешь жить в гостинице, потому что тебя там могут увидеть люди, с которыми мы можем позже встретиться. Они очень удивятся, что человек, который прилетел в Россию со столь деликатной миссией, живет в интуристовской гостинице и светится на глазах