одобрительно проговорил жрец. – Упражняйся ты сорок лет в хитрости, не мог бы быть ловчее. Наверно, ты обогатил этого старика?
– Немного муки, немного масла и щепотка кардамона, – ответил Ким, вскакивая при похвале, но сохраняя осторожность, – можно ли разбогатеть от этого? А он, как ты видишь, безумный. Но это помогает мне, пока я изучаю Путь.
Он знал, как факиры у Таксалийских ворот разговаривали между собой, и подражал даже интонациям голоса их распутных учеников.
– Что такое его искание – истинно ли оно или прикрывает какие-нибудь иные цели? Это может быть для него настоящим сокровищем.
– Он безумен, совершенно безумен. Вот и все.
Старик воин подошел, хромая, и спросил Кима, не воспользуется ли он его гостеприимством на эту ночь. Жрец посоветовал Киму принять это приглашение, но настаивал, что честь пригласить ламу принадлежит храму. Лама простодушно улыбнулся при этих словах. Ким смотрел то на одного, то на другого и вывел свои заключения.
– Где деньги? – шепотом спросил он старика, отозвав его в темный уголок.
– У меня за пазухой. Где же они могут быть?
– Отдай мне их. Потихоньку и поскорее.
– Но зачем? Ведь здесь не надо покупать билета.
– Твой я ученик или нет? Разве я не охраняю твои старые ноги в пути? Дай мне деньги, а на заре я возвращу их тебе. – Он просунул руку за пояс ламы и вынул кошелек.
– Пусть будет так, пусть будет так. – Старик покачал головой. – Это обширный и страшный мир. Я не знал, что в нем живет столько людей.
На следующее утро жрец был в очень дурном настроении, а лама вполне счастлив. Ким провел чрезвычайно приятный вечер со стариком, который принес свою кавалерийскую саблю и, покачивая ее на своих коленях, рассказывал про восстание и молодых капитанов, уже тридцать лет лежавших в могилах, пока Ким не заснул.
– Воздух этой страны действительно хорош, – сказал лама. – Я сплю чутко, как все старые люди, но эту ночь я проспал беспробудно до самого утра. И теперь я как будто еще не проснулся.
– Выпей глоток горячего молока, – сказал Ким, которому нередко приходилось приносить такое лекарство своим знакомым курильщикам опиума. – Пора отправляться в путь.
– В длинный путь, через который протекают все реки Индостана, – весело сказал лама. – Идем. Но чем думаешь ты вознаградить этих людей, и в особенности жреца, за их великую доброту? Правда, здесь, в этой жизни, они и идолопоклонники, но в другой жизни, может быть, получат просветление… Рупию на храм? То, что там внутри, – только камень, окрашенный в красную краску, но сердце человека, если оно доброе, мы должны признавать всегда и повсюду.
– Служитель Божий, бывал ты когда-нибудь один в пути? – Ким взглянул проницательно, словно индийские вороны, проявляющие такую усердную активность на полях.
– Конечно, дитя, от Кулу до Патанкота, от Кулу, где умер первый ученик. Когда люди бывали добры к нам, мы оставляли их богам приношения, и все в горах хорошо относились к нам.
– В Индостане иное дело, – сухо