веревку одной рукой, а другой почесывал себе шею. «Пусть лучше она дергает тебя за язык, чем давит мне горло», – сказал он. И только. Таков Суссекс, вечный, неизменный Суссекс.
– А что было потом? – спросила Уна.
– Я вернулся обратно в Англию, – медленно произнес Галь, – получив хороший урок за гордость; но, говорят, что из церкви я сделал жемчужину, настоящую жемчужину. Так-то. И я сделал это для моих односельчан, работая рядом с ними, и (прав был отец Роджер) никогда позже я не видел столько хлопот и такого торжества. Это в природе вещей. Милая, дорогая моя страна! – Его голова опустилась на грудь.
– Дети, вон ваш отец. О чем это он разговаривает со старым Хобденом? – заметил Пек, раскрывая кулак, в котором были зажаты три листка.
Дети посмотрели в сторону дома Хобдена.
– Знаю, – сказал Ден. – Он говорит о старом дубе, который лежит поперек ручья. Папа хочет, чтобы его вырыли.
В тихой долине звучал голос Хобдена.
– Делайте, как вам угодно, – говорил он. – Только корни старого дерева укрепляют берег. Если вы уберете дуб, берег обвалится, и во время следующего половодья ручей затопит луга. Впрочем, как угодно. Только вот мистрис очень нравятся папоротники, которые выросли на его коре.
– Ну, я подумаю, – сказал отец.
Уна засмеялась журчащим смехом.
– Какой дьявол в «этой» колокольне? – лениво усмехаясь, спросил Галь. – По голосу, вероятно, Хобден.
– Этот дуб – настоящий мост, он соединяет заросли с нашим лугом. Хобден говорит, что там лучше всего ставить силки. Он только что поймал двух кроликов, – ответила Уна. – Он не позволит вырыть дуб.
– О, Суссекс, вечно глупый Суссекс! – пробормотал Галь.
В следующее мгновение до «Липок» донесся голос отца детей, а на колокольне часы пробили пять.
Отлет из Димчерча
Стемнело; мягкий сентябрьский дождь стал падать на головы собирателей хмеля. Матери повернули скрипучие детские колясочки и покатили их из садов; старики вынули счетные книги. Молодожены двинулись домой, укрываясь под одним зонтиком; холостяки поплелись за ними и со смехом поглядывали на них. Ден и Уна отправились печь картофель в сушильню, туда, где во время сбора хмеля старый Хобден и его любимица, охотничья собака, синеглазая Бес, жили целый месяц.
Дети, по обыкновению, уселись на покрытую мешками лежанку напротив очага и, когда Хобден закрыл ставни, стали, тоже по обыкновению, смотреть на остывающие угли, жар от которых уходил вверх по старинной трубе. Хобден наколол нового угля, спокойно уложил свежие куски туда, где они могли принести больше всего пользы, подошел к Дену, который передал ему картофель, заботливо разместил картофелины по краю камина и остановился, рисуясь черной тенью на фоне вспыхнувшего пламени. Так как Хобден закрыл ставни, в сушильне стало темно, и старик зажег свечку в фонаре. Дети привыкли ко всему, и это им нравилось.
Немного поврежденный умом сын Хобдена, Пчелиный Мальчик, скользнул в сушильню, точно тень. Дети угадали, что он пришел, только когда