который я с тех пор всегда ношу подле моего сердца.
Парнезий достал с груди сложенный и запятнанный кусок пергамента и, понизив голос, начал читать:
«Парнезию и Пертинаксу, далеко не достойным капитанам стены, от Максима, некогда императора Галлии и Британии, ныне пленника, ожидающего смерти на берегу моря, в лагере Феодосия; привет вам и предсмертное прости!»
– Довольно, – сказал молодой Амал, – вот тебе доказательство. Теперь вы должны соединиться с нами.
Пертинакс молча и долго смотрел на него, и наконец белокурый юноша покраснел, как девушка. Тогда Пертинакс прочитал:
«Я охотно делал это желавшим мне зла; но если я когда-либо сделал что-либо дурное относительно вас двух, я раскаиваюсь и прошу у вас прощения. Три мула, которых я пытался направлять, разорвали меня на части, как и предсказал твой отец, Парнезий. Обнаженный меч лежит при входе в палатку; он принесет мне такую смерть, какую я приготовил Грациану. Поэтому-то я, ваш генерал и император, посылаю вам добровольную и почетную отставку от службы, в которую вы вступили не из-за денег или почестей, но, как я, согретый этой мыслью, думаю – во имя любви ко мне».
– Клянусь светом солнца, – прервал чтение Амал, – в своем роде он был истинно мужественный человек! Может быть, мы ошиблись в суждениях о его слугах.
Пертинакс продолжал читать:
«Вы дали мне отсрочку, которую я просил у вас. Не жалуйтесь, если мне не удалось хорошо воспользоваться ею. Мы вели блестящую игру против богов, но они сделали фальшивые кости, и мне приходится расплачиваться. Помните, я «был», но Рим продолжает существовать; Рим останется цел. Скажи Пертинаксу, что его мать живет в полной безопасности, в Никее, и что ее средства в руках префекта Антиполиса. Напомни обо мне своему отцу и матери, дружба которых была для меня драгоценна. Скажи моим маленьким пиктам и крылатым шапкам все, что смогут понять их тупые головы. Если бы дела мои шли удачно, я послал бы вам сегодня же три легиона. Не забывайте меня. Мы работали вместе. Прощайте, прощайте, прощайте!»
– Это было последнее письмо моего императора. (Дети слышали, как захрустел пергамент, когда Парнезий прятал его на прежнее место.)
– Я ошибался, – сказал Амал. – Слуги такого человека способны торговать только с помощью меча. И я рад. – Он протянул мне руку.
– Но ведь Максим освободил вас, – заметил один старшина, – и вы имеете право служить, кому хотите, или управлять, кем и чем желаете. Соединитесь с нами, не идите за нами, а присоединитесь к нашим войскам.
– Благодарим, – сказал Пертинакс, – но Максим велел нам передать вам такие вести, какие – простите меня, я повторяю его слова – ваши тупые головы способны понять. – Он указал через открытую дверь на подножие заряженной и готовой стрелять метательной машины.
– Мы понимаем, – сказал один из старшин. – Стену получить можно только одной ценой? Да?
– К сожалению, – со смехом сказал Пертинакс, – именно, – и он предложил им нашего лучшего южного вина.
До последней