«Любимцев И. Х., профессор медицины». Может, он и вправду профессор, но по мне так просто старый дурень. Бабку я возила к нему примерно раз в две недели.
– Ну-с, как наши дела? – важно спрашивал он.
Они устраивались в креслах и часа полтора пили чай, вспоминая былых знакомых, по большей части уже покойников. При этом Христофорыч упорно называл бабку «моя прекрасная Матильда», что лишь укрепляло мои подозрения о прогрессирующем маразме, целовал ей руки и умильно улыбался, слушая ее нытье, что времена уже не те. Потом бабка снимала блузку розового цвета с рюшами и брошью гигантских размеров (подарок австрийского посланника, который был безнадежно влюблен), а Христофорыч вооружался стетоскопом и минут пять счастливо дремал с открытыми глазами, после чего с улыбкой заявлял:
– Неплохо, да-с, совсем, скажу я вам, неплохо… – И вручал бабке пузырек с каплями.
Первые два дня после визита к нему бабка порхала по дому точно бабочка и даже предпринимала вылазки в город, в торговый центр или в парк, где бродила точно привидение, летом с кружевным зонтом, а зимой с побитой молью меховой муфтой на атласном шнуре неопределенного цвета. Народ таращился во все глаза, а бабка ехидно ухмылялась. Одно время я даже заподозрила, может, старый хмырь ей наркоту втюхивает для придания бодрости, хлебнула из бутылька, но никаких перемен в себе после этого не обнаружила и успокоилась.
Мое предложение немедленно позвонить Христофорычу на этот раз было встречено совсем не благосклонно. Бабка только рукой махнула. Уговорить ее показаться нормальному врачу возможным не представлялось. Им старушенция не доверяла, обзывая неумехами.
– Что нынешняя молодежь может смыслить в медицине? – говорила она, закатив глаза. – Им лишь бы денег содрать побольше. Нехристи… Вот был у меня знакомый доктор, хирург с мировым именем…
Далее следовал очередной рассказ, в нем неизменно присутствовала большая любовь (в бабку влюблялись все когда-то встреченные ею мужчины), ответить на которую она не могла, потому что ее сердце безраздельно принадлежало искусству. Театр – ее единственная любовь. Надо полагать, взаимностью ей не ответили. Хотя, как знать… С Теодоровной никогда наверняка ничего не скажешь. От ее трепотни иногда голова пухла, но скучно с ней точно не было.
Тут, пожалуй, стоит пояснить, как меня сюда занесло. Я имею в виду, как меня угораздило стать сиделкой или, следуя бабкиной терминологии, «компаньонкой» старушенции, неутомимо впадающей в маразм.
Двадцать семь лет моей жизни прошли вполне счастливо, хоть и без особых событий. Мою биографию смело можно назвать ничем не примечательной (еще один повод предаваться фантазиям). Родилась я в небольшом городке (ну хоть не деревня Блудово – уже хорошо), в обычной семье, где мама – работник собеса, а папа – инженер, окончила школу, тоже самую обычную, и отправилась в областной центр поступать в университет. Поехала я больше за компанию, в университет мечтала