хочешь ехать, а в Советском Союзе готовы тебя встретить, – это твое дело. Но не надо устраивать представление, не строй из себя иностранца, хорошо, брат Майсум?
У покрасневшего Майсума даже уши горели; невнятно что-то бормоча, он попятился прочь. А Кутлукжан громко кричал ему вслед:
– Катись отсюда! Ни стыда у тебя, ни совести!
– Нет, погоди! – Ильхам шагнул к Май суму. – Ты еще говоришь об интернационализме, о дружбе Советского Союза и Китая. Ну ладно, надеюсь, ты там найдешь себе друзей. Но если вы и там будете пытаться важничать и выпячивать грудь, как сейчас – то не встретите и там от людей ничего кроме неприязни и отвращения! Придет день, и ты получишь по заслугам…
Майсум вытаращил глаза и вдруг выбежал во двор, как объевшаяся соленой рыбой кошка, – его рвало; потом он доковылял до ворот, распахнул их и пустился прочь так, словно кто-то гнался за ним.
Глава третья
– Ой! Начальник Ильхам! Ох, брат Ильхам… Вот никак не ждал такого, не думал даже, что ты придешь ко мне в дом. Я знаю, что ты вернулся, – на мельнице все новости услышишь. Думал ли я, что ты захочешь меня увидеть? Нет, по правде говоря, не думал. Кто захочет теперь прийти сюда, на берег реки, чтобы проведать русского, только что выпущенного из тюрьмы? Со мной до сих пор не решаются даже разговаривать, не здороваются за руку… Но нет, я ждал, что ты придешь. Ты ведь не как все, ты же член партии, ты – коммунист. Коммунисты хотят освободить всех людей, значит, у вас в сердце есть место для целого мира, для всей страны. У великого Китая есть Синьцзян, в Синьцзяне есть Или, а на берегу реки Или есть я – одинокий русский человек. Тебе есть до меня дело, и тебе не все равно, что со мной, правда?
Нет-нет, вы пока ничего не говорите, дайте сначала я все расскажу. Да, я одинок. Раньше было время, когда они были одинокими – эти белые русские, которые ненавидели Ленина, Сталина, ненавидели большевиков и Советское государство, они, разбросанные по всем уголкам света, были одинокими. Сейчас они радостными рядами едут «домой». А я остаюсь здесь один.
Начну с отца. Марков, в этом году ему шестьдесят три. В Октябрьскую революцию ему было восемнадцать. Они с моим дедом бежали из Владивостока в Корею, потом из Кореи в Северо-Восточный Китай, перебивались в Харбине и Чанчуне, были в Циндао и Шанхае. Кто был мой дед? Может быть, старый русский аристократ? царский офицер, секретный агент? а может – палач нерусских народов на Дальнем Востоке? Я не знаю, я не видел деда; а отец никогда о нем не рассказывал. Но знаю, что Ленина и Сталина отец ненавидел до мозга костей. Когда он видел пятиконечную красную звезду, с ним делались припадки; и у нас дома нельзя было держать серп, потому что он на флаге у коммунистов. Тридцать с лишним лет назад моя старшая сестра умерла в Шанхае, а отца нанял китайский торговец и послал с караванами в Синьцзян, в Или. Через полгода только добрались. Я родился в Или; мать после родов умерла от горячки, а меня выкормила своим молоком добрая китайская женщина – я бы умер без матери. Может быть,