это ныне недостижимо, та ночь, точно пламенный меч, закрыла туда путь. И со своего дальнего берега больнее всего мне было смотреть на Дом с плющом.
Непонятные готовые блюда застывали на журнальном столике комковатым клеем, книжные полки покрывались пылью, на кухонном столе копились крошки: я написал уборщице, что больше не нуждаюсь в ее услугах, отчасти потому, что от звона посуды и гудения пылесоса у меня наверняка разболелась бы голова, но в основном потому, что мне не хотелось видеть у себя дома никого, кроме Мелиссы. Я подскакивал, заметив, что по полу гостиной скользнула птичья тень.
Но и Мелисса меня тяготила, порой даже очень сильно. Я радовался ее визитам, она была единственной, с кем я общался с удовольствием, но все же при мысли о том, что она останется ночевать, во мне шипящим фейерверком вспыхивала паника, скрыть которую не всегда удавалось. Безусловно, я мог поехать к ней, и даже однажды так и поступил, но там над душой висела ее мерзкая соседка Меган, которая, поджав тонкие губы, дождалась, пока Мелисса выйдет из комнаты, и принялась распинаться о том, как ее один раз ограбили на улице, чем нанесли ей жуткую моральную травму, она ведь очень чувствительная, в отличие от некоторых, но даже она пришла в себя за какие-то две недели, потому что сделала над собой усилие, и уж конечно, такая замечательная девушка, как Мелисса, заслуживает того, чтобы ради нее постараться. Тут я почувствовал, что сейчас не выдержу и врежу Меган, извинился (отговорившись головной болью) и ушел. А ведь раньше за мной раздражительности не водилось, напротив, я всегда был очень спокойным, теперь же из-за каких-то нелепых пустяков на меня накатывала такая ярость, что дыхание перехватывало. Как-то раз я не сумел засунуть сковородку обратно в кухонный шкафчик, потому что внутри был беспорядок, и принялся методично и сосредоточенно дубасить ею по столу, пока не погнул край и не отломил ручку, та отлетела в одну сторону, сковородка – в другую. Еще был случай, когда у меня из левой руки в третий раз выпала зубная щетка, я замолотил дурацким беспомощным кулаком по стене, мне хотелось расхерачить его в мясо, чтобы потом врачи вообще отрезали его к чертям собачьим, но – по иронии судьбы – не смог даже как следует стиснуть кулак, чтобы причинить себе сколь-нибудь серьезный вред, и в конце концов лишь набил огромный фиолетовый синяк, отчего рука стала еще бесполезнее, да вдобавок в следующие несколько дней пришлось прятать ее от Мелиссы.
Конечно, я понимал, что эта сучка Меган была права. О Мелиссе с ее привычной естественной добротой и терпением – никогда ни слова жалобы, только искренние объятия и крепкие поцелуи – в такой ситуации можно только мечтать, и уж точно это гораздо больше, чем я заслуживаю. Догадывался я и о том, что даже ее оптимизм небезграничен, рано или поздно она осознает, что я не проснусь в одно прекрасное утро прежним жизнерадостным Тоби, словно по волшебству. И что тогда? Я понимал, что достойнее всего порвать сейчас, чтобы она не тратила попусту время, силы и надежды,