как собака, и возвращался к прежнему занятию.
Утром пятницы мне было не по себе, я даже не с первого раза подобрал одежду, которая создавала бы верное впечатление (скромная, выражающая раскаяние и готовность вернуться к работе), и в итоге остановился на темно-сером твидовом костюме с нейтральной белой рубашкой без галстука. Так что в дверь Ричардова кабинета я постучал довольно уверенно, и даже его отрывистое “войдите” не выбило меня из колеи.
– Это я, – робко заглянув в кабинет, произнес я.
– Догадался. Садись.
Кабинет изобиловал резными антилопами, плоскими морскими ежами, репродукциями Матисса, сувенирами, привезенными Ричардом из путешествий, все это громоздилось на полках, стопках книг и друг на друге. Сам Ричард равнодушно перебирал большую кипу бумаг. Я придвинул стул к его столу, под углом, точно мы собирались вычитывать корректуру рекламного проспекта.
Дождавшись, пока я усядусь, Ричард проговорил:
– Думаю, нет нужды объяснять тебе, в чем дело.
Изображать неведение было бы грубой ошибкой.
– В Гопнике, – сказал я.
– В Гопнике, – повторил Ричард. – Да. – Он взял лист бумаги из стопки, недоуменно взглянул на него и бросил обратно. – Когда ты узнал?
Я скрестил пальцы, надеясь, что Тирнан не проболтался.
– Несколько недель назад. Две. Может, три. (На самом деле гораздо раньше.)
Ричард посмотрел на меня:
– И ничего не сказал.
Тон ледяной. Он до сих пор в бешенстве, ничуть не успокоился. Я решил поднажать:
– Да я хотел. Но к тому времени, когда я обо всем узнал, дело зашло слишком далеко, понимаете? Его работы разместили на сайте, в приглашении, и я знаю наверняка, что “Санди Таймс” приняла его исключительно из-за Гопника, а их представитель… – Я тараторил, захлебываясь, как виноватый, понял это и заговорил медленнее: – Я думал лишь о том, что если он исчезнет перед самым открытием, это вызовет подозрения. И бросит тень на выставку в целом. И на галерею. (Тут Ричард зажмурился на мгновение.) Я не хотел перекладывать ответственность на вас. Вот я и…
– Теперь ответственность на мне. И ты прав, эта история обязательно вызовет подозрения.
– Мы всё исправим. Правда. Я последние три дня как раз придумывал, что нам делать. Сегодня же к вечеру мы всё уладим. – “Мы”, “мы”: мы по-прежнему команда. – Я свяжусь со всеми критиками и гостями, сообщу, что у нас немного поменялся состав и мы решили поставить их в известность. Скажу, мол, Гопник испугался, что враги его ищут, и решил на время залечь на дно. Мы, дескать, очень надеемся, что он разберется со своими проблемами и вернет нам свои картины, – нужно же внушить им надежду, нельзя так сразу обескураживать. Я объясню, что работа с людьми из этого социального слоя неизбежно сопряжена с риском, и хотя нам, разумеется, жаль, что так получилось, мы ни капли не раскаиваемся, что дали ему шанс. На такие объяснения не поведется разве что