te> «… невероятно жизнеутверждающий роман, который учит радоваться жизни». «Роман Даунхем правдив и смел, а персонажи потрясающе правдоподобны». «„Пока я жива“ – роман настолько искренний, грустный и реальный, что мне бы хотелось быть его автором». «Прекрасная лирическая книга, невероятно обостряющая восприятие и чувства. Для Даунхем нет запретных тем… Она повествует о жизни, которая сгорела так ярко, что у нас тоже возникает желание гореть, а не мерцать». «Исполненный гуманизма, роман заставляет глубоко сопереживать его героям. Вряд ли кто-то сможет удержаться от слез, читая эту книгу». «Этому роману суждено вызвать слезы у сотен тысяч читателей, которые непременно посоветуют его всем своим друзьям». «Игра слов и отсылки к поп-культуре делают книгу невероятно привлекательной для подростков. Прямой, искренний и очень свойский разговор о сексе, преступлении и смерти ведется на равных: это не поучение и не проповедь. Выдающийся дебют». «На удивление жизнеутверждающая книга». «Роман-откровение… язвительный, смешной, не признающий никаких авторитетов… Трогательная и мудрая, прекрасно написанная книга, которая не выходит из головы… незабываемое произведение». «Великолепный рассказ о жизни подростков… наглядно демонстрирующий, что без любви жизнь теряет всякий смысл». «Трогательная, незабываемая история… о девушке, умирающей от лейкемии. Сюжет не из легких, но раскрыт он так оптимистично и вдумчиво, что читать роман – одно удовольствие».
Один
Как бы я хотела, чтобы у меня был парень. Чтобы он висел в шкафу на вешалке, а я бы его доставала когда вздумается, и он смотрел бы на меня, как парни в фильмах, – так, словно я красавица. Тяжело дыша, он без лишних слов снимал бы кожаный пиджак и расстегивал джинсы. Под ними белые трусы; парень так красив, что у меня кружится голова. Потом он бы меня раздевал. Снимая с меня одежду, он шептал бы (слово в слово): «Тесса, я тебя люблю. Я без ума от тебя. Ты такая красивая».
Я сажусь на кровати и включаю ночник. Ручка есть, но нет бумаги, и я пишу прямо на стене: «Я хочу, чтобы на меня лег парень, хочу почувствовать тяжесть его тела». Потом ложусь и смотрю в небо. Оно странного цвета – угольно-красного, словно день истекает кровью.
Пахнет сосисками. По субботам всегда сосиски. А к ним пюре и капуста с луковой подливкой. Потом папа возьмет лотерейный билет, Кэл выберет числа, они с отцом усядутся перед телевизором с подносами на коленях и поужинают. Посмотрят «Икс-фактор» и «Кто хочет стать миллионером?». Потом Кэл сходит в ванную и ляжет спать, а папа перед сном будет допоздна курить и пить пиво.
Сегодня он уже заходил ко мне. Подошел к окну и раздернул занавески. «Смотри!» – сказал он, когда в комнату хлынул свет. Был день, и было небо, и в нем плыли верхушки деревьев. Его силуэт вырисовывался на фоне окна; папа стоял подбоченившись – этакий Могучий Рейнджер.
– Чем я могу тебе помочь, если ты все время молчишь? – проговорил он, подошел и присел на край кровати. Я затаила дыхание. Если долго не дышать, в глазах начинает рябить. Папа погладил меня по голове, нежно массируя пальцами кожу.
– Дыши, Тесса, – прошептал он.
Вместо этого я схватила с тумбочки шапку и натянула на глаза. Тогда он ушел.
Сейчас он внизу, жарит сосиски. Я слышу, как шипит жир, как булькает в кастрюле подливка. Не знаю, действительно ли все это слышно сверху, но меня уже ничем не удивишь. Я слышу, как Кэл расстегивает куртку (он ходил в магазин за горчицей). Десять минут назад ему выдали фунт и велели не разговаривать с незнакомцами. Пока его не было, папа курил на заднем крыльце. Я слышала шорох листьев, падающих на траву у его ног. Наступает осень.
– Повесь куртку и сходи спроси, не нужно ли чего Тессе, – говорит папа. – У нас есть черника. Вдруг она захочет.
Кэл в кроссовках; когда он прыжками поднимается по лестнице и входит в мою комнату, в его подошвах хлюпает воздух. Я делаю вид, будто сплю, но Кэла это не смущает. Он наклоняется ко мне и шепчет:
– Даже если ты со мной никогда больше не будешь разговаривать, мне плевать.
Я открываю один глаз и вижу два его голубых глаза.
– Я так и знал, что ты притворяешься, – ухмыляется Кэл. – Папа спрашивает, не хочешь ли ты черники.
– Нет.
– Что ему сказать?
– Скажи, что я хочу слоненка.
Кэл смеется.
– Мне будет тебя не хватать, – признается он и уходит, оставив меня лежать на сквозняке с открытой дверью.
Два
Зои без стука