убежденности. Поначалу люди верят таким мыслям, но спустя какое-то время их взгляд становится острее, проницательнее, они начинают видеть ущербность своих планов. Вот почему несколько часов спустя он понял – словно это было долго скрыто от него, – что он не богат, не очень красив, а по уровню образования не выше средней школы. Она же, по контрасту, в ближайшем будущем должна была окончить университет и стать врачом (хотя, Эгбуну, она много раз говорила ему, что будет фармакологом, а не врачом). Ему было необходимо, чтобы она успокоила его каким-то образом, сказала, что он ошибается, что он не ниже ее, а такой же, как она, ровня ей. И что она любит его. Согласившись приехать, именно она и настроила его на такой лад, хотя сама и не знала этого.
Он вышел из фургона и отправился на маленькую ферму, остановился на полпути между рядами растущих томатов, чтобы посмотреть на колосья кукурузы за ними. Наверное, он спугнул зайца, который припустил в кукурузное поле быстрыми, громадными прыжками, размахивая хвостом. Сделав несколько прыжков, заяц остановился, поднял голову, огляделся, побежал дальше. Мой хозяин увидел чью-то майку – может быть, ее занесло туда ветром с какого-нибудь компаунда, – она лежала на одном из растений, наклоняла его. Он поднял майку. Она была испачкана землей, по ней ползла черная, с сетчатым рисунком, тысяченожка. Он стряхнул тысяченожку и пошел с майкой, чтобы выбросить ее в мусорный бачок за кирпичной оградой, когда появилась Ндали.
Эзеува, мудрые отцы в своей осторожной мудрости говорят, что, в какую бы позицию ни становился танцор, флейта будет сопровождать его. Мой хозяин в тот вечер получил то, что хотел: она пришла к нему. Но он получил это за счет протеста и диктовал мелодию флейтисту. И когда он вошел в дом, она вскочила на ноги и закрыла усталое лицо рукой. Она отвернулась, как только он вошел, и, опустив глаза, сказала:
– Я приехала не спорить, а поговорить спокойно, Нонсо.
Опасаясь, что ее слова потребуют от него длительной сосредоточенности, он сказал, что сначала должен покормить птицу. Он поспешил во двор, ему хотелось как можно скорее вернуться к ней. Он открыл сделанную из дерева и сетки дверь клетки. Куры повалили наружу, издавая воодушевленное кудахтанье. Они на всех парах, исполненные лучших ожиданий, бросились к гуаве, где он расстелил мешки, хотя корм еще не насыпал. Когда они начали клевать, он пошел в дом и вставил клин между дверью и косяком, так чтобы закрытой осталась только москитная сетка. Он зачерпнул еще одну большую, последнюю чашку с пшенкой и завязал почти пустой мешок, который держал в одном из кухонных шкафов, чтобы птицы не склевали остатки пшенки. Затем вернулся во двор и высыпал корм на мешки у ствола дерева, стая голодных птиц тут же набросилась на еду.
Когда он вернулся в гостиную, Ндали сидела и разглядывала камеру, которую привезла из страны Белого Человека, она называла ее «поляроидная камера». Ее сумочка все еще была у нее под боком, а туфли, которые она называла просто «каблуки», оставались на ней, словно она собиралась вскоре уходить. Эгбуну, если о состоянии разума человека часто можно судить по выражению его лица, то теперь по дочерям великих матерей трудно судить,