такие строки: «Пора, мой друг, пора, // Покоя сердце просит…» – это что, выпад? это что, опять вылазка классового врага?!
А Пушкин сидел бы в заднем ряду и думал: «Ну, с этими михайловской ссылкой не обойдёшься, эти покруче будут».
Впрочем, его высоко ценили бы специалисты и душевно любили бы товарищи по перу, как все любили Михаила Светлова за то, что он был мудрый и обаятельный человек.
А кстати, уж не тем ли объясняется прочная слава Пушкина, что он был не по времени прекрасный человек, который писал удивительные стихи… У нас и такое может приключиться, потому что у нас может приключиться буквально всё.
Вон Чернышевский, всего-навсего был доброжелатель и протестант, который глупости писал семинарским слогом, а его почитала вся мыслящая Россия и по сей день знает каждый грамотный человек. Вон Николай Успенский, прямой был гений, а о нём ничего не слышно, потому что это был без малого негодяй.
Что же до Пушкина, то, по замечаниям современников, он являл собою образчик человека будущего, поскольку он был ненормально хороший, качественный человек, то есть широко образованный, тонко чувствующий, глубоко мыслящий, добрый, открытый, влюбчивый, безалаберный – словом, он соединял в себе все известные нам достоинства, а также и неизвестные, которые мы по слабоумию считаем за недостатки.
Жениться он собирался четыре раза. Добродушно относился даже к Фаддею Булгарину, которого третировала вся Северная Пальмира. Нисколько не был заносчив, хотя отлично знал себе цену. Находил общие темы для разговора и с венценосцами, и с ломовиками. По свидетельству Смирновой-Россет, был самым умным человеком в России, чем огорчал и недругов и друзей. С истинно христианской премудростью отдавал Богу Богово, а кесарю кесарево. И до такой степени благоговел перед собратьями по таинству поэзии, что приходил в восторг от всякой рифмованной чепухи: когда малолетний племянник Дельвига прочитал ему стихи собственного сочинения, – «Индиянди, Индиянди, Индиянди, Индия!» – и так далее в этом роде, Пушкин призадумался и сказал:
– Он точно романтик!
И смахнул невидимую слезу.
Правда, Александр Сергеевич оставил без отеческого попечения своего побочного сынка, был близок со свояченицей Александрой, питал слабость к титулованным особам, мог картежничать ночи напролет, был до странного суеверен… Да только мы еще хорошенько не знаем, какие недостатки суть действительно недостатки, а какие из них – достоинства. Во всяком случае, Пушкина не раз выручали из беды дедовская вера в приметы и знаки свыше.
К тому же он был чрезвычайно хорош собой, может быть, и монстрезен на свой манер, но вместе с тем чрезвычайно хорош собой. Так и стоит перед глазами Александр Сергеевич, лапушка, как живой: тёмно-бронзовый волосом, губастый, голубоглазый, в красной сатиновой косоворотке, с неестественно длинными ногтями, как у средневековых китайских модниц, с перстнем на большом пальце, – и грустно смотрит на пьяных михайловских парней, которые поют