что стихи и музыка – все вздор. Что нужно жениться, служить шаху, жить как все. Я сам знаю, что я последний мужчина в семье, но почему он не спросит, чего хочу я? Никогда не спрашивает! Сказал, что в Гюльнаре найдет мне девушку из хорошей семьи. Там никто не знает, что я не мужчина. А что, мужчина – это только тот, кто может залезть на женщину?
Он почти выкрикнул это, и Раэн отстраненно подумал, что надо бы запереть дверь. Войди сейчас кто-нибудь – и ни за что не докажешь… Но Надиру нужно выговориться, и оборвать эту зыбкую, едва возникшую струну доверия, что сейчас протянулась между ними, значит испортить все. И, может быть, погубить ир-Дауда. Как же он изголодался по теплу и нежности, что сейчас жмется слепым щенком и готов отдаться, лишь бы его не бросили, выслушали, побыли рядом. Не уйти, не отодвинуться, не встать на минутку, чтоб прикрыть дверь – и пусть. Главное, что страхом от него веет меньше… Пусть говорит, выплескивая все, что накопилось!
– И знаешь, может, он прав? – с тихой обреченностью продолжал ир-Дауд. – Что толку от моей учености, если любой наемник может убить меня проще, чем яблоко сорвать? Что толку от того, что я могу рассчитать сложный процент на долг или написать стихи? Один удар сабли – и меня не стало! Совсем! И если бы не ты – меня бы не было, Арвейд… Никогда и нигде! Почему так? Почему боги допускают такое? Я трус! Я никак не могу забыть ту ночь. Лучше бы ты меня не спасал…
– Глупости, – спокойно проговорил Раэн, тщательно подбирая слова. – Ты не трус. Ты боялся, но вышел из комнаты, не забился со страху в темный угол. Ты вышел – и встретил беду. Не каждый способен на такое.
– И это тоже от страха. Я… просто не мог сидеть и ждать. А саблю взял, чтоб страшно не было, только толку от нее… Я и ударить не успел. Ни разу… Видел, что меня убьют сейчас, а ударить не смог!
Он опять вздохнул-всхлипнул, чуть отодвинулся и, подняв голову, встретил взгляд Раэна, зашептав:
– Я никому не нужен, понимаешь? Я даже род не могу продолжить… Были бы у меня сыновья, дядя бы оставил меня в покое. Но я же никчемный выродок, ни на что не способный… Все говорят, что это мне следовало родиться девочкой, а Наргис – мальчиком…
Он и вправду заглядывал целителю в глаза беспомощно и по-щенячьи доверчиво, откинувшись на его руку и все равно лежа так близко, что пряди их волос, давно рассыпавшихся у Раэна и выбившихся из короткой, изысканно заплетенной косы у Надира, смешались друг с другом, падая на прижатое к груди Раэна плечо харузца. И никто бы, взглянув мельком, не отличил их от любовников, сплетенных в объятии, так что не стоило строго судить джандара ир-Нами, застывшего на пороге, онемев от негодования. К сожалению, немым он оставался недолго.
– Нечего сказать, достойное поведение! Уж от вас, почтенный, не ожидал!
Надир, не видевший джандара, вздрогнул, захлебнулся на полуслове – и Раэн проклял не запертую в спешке дверь. Ах, как не вовремя! Он уже открыл рот, чтобы поставить незваного гостя на место, но Надир дернулся как ужаленный и на мгновение замер. А потом развернувшейся в броске коброй