ненадолго. Вскоре планета разведет нас по полушариям. И его не будет. Никогда уже больше.
Что же он сделал со своей жизнью, мой отец? И с моей, получается, тоже… Сидя на этой серой лавке с трещиной посередине и анализируя ход своей жизненной кривой, я все больше понимал, что, если бы не какой-то, быть может, полуслучайный эпизод, который развел моего отца и мою мать, моя жизнь сложилась бы совсем, совсем по-другому! И нью-йоркский полицейский не сидел бы в таком диком для него месте. А сидел бы вместо него совсем другой Я – с известным и единственным гражданством, с неизвестной мне женой и неизвестными мне детьми.
Они бы у меня были, дети! Двое или трое. А вот человека, сидящего сейчас слева от меня, не было бы. И вихрастого пацана, игравшего вчера в своей комнате на компьютере, не было бы. Но были бы другие люди! Ирина Петровна нашла бы себе мужа, наверное, а не стала отнимать чужого. А главное – сложилось бы у меня!
Папа! Что же ты наделал? Или это она – мать? Или Ирина Петровна, высохшая, седая и неплачущая? Кто из вас так переформатировал мою жизнь, что превратил меня в охотника на террористов, не самого удачного в профессиональной жизни и совсем неудачного в жизни личной? Мне даже скачок в другое полушарие и старательная попытка начать жизнь с нуля не сильно помогли. Ведь внутри-то я не изменился, потащив в другую страну все свои внутренние переломы.
Брат слева прокашлялся. Я повернул голову.
– Ты это… Когда обратно? В свою Америку?
– Не знаю пока, Сереж… В Москве еще дела, – соврал я, чтобы оставить возможность для маневра. А то вдруг брату захочется всего вот этого мужского и родственного – на рыбалку, на охоту, баня, показать настоящего американского копа друзьям? С другой стороны, учитывая последние пять минут, я был бы не против остаться еще на день-другой, чтобы зачем-то укрепить это тонкую родовую склейку, рожденную его понимающим молчанием.
– Ну, ты если хочешь, оставайся на сколько захочешь, хоть на всю жизнь, – он неопределенно махнул рукой, и я вдруг отчетливо понял, что это жест отца. Отец всегда вот так вот отмахивал некоторые слова рукой. А у меня нет такого жеста. Мне просто не у кого было его подцепить. А если бы мать с отцом не расстались так странно, любя друг друга, я бы сейчас был обладателем этого характерного жеста. А Сергея бы вообще не было. Я повернул голову и изучающе посмотрел на профиль брата, торопливо выбритую щеку, отцовский нос с горбинкой. И уши, явно доставшиеся от Ирины этой Петровны…
Брат неверно оценил мой взгляд как размышление над его вопросом.
– Не стеснишь, даже не думай. Останешься?
– Поеду, – неожиданно для самого себя сказал я. И удивился. А чего бы не остаться, раз все-таки живет на свете человек с жестами отца и носом отца? Вот только уши…
– Мне надо еще… Я обещал одной женщине связаться в Москве с ее знакомым, кое-что сделать. Не знаю, насколько надолго это. Помочь там надо.
– Ну, решай, – брат хлопнул ладонями по коленям, встал. – Мы всегда, как говорится…
И пошел в дом. Я проводил его спину глазами.
Куда