Устами не по годам зрелого военного глаголет истина: они простые производители. Потребители те, кто распоряжается их добром по своему усмотрению. Примолкли бабы.
Отдельной толпой стоят угрюмые мужики, не согласные с определением офицера. Чтобы поджигатели не слышали, вполголоса жутко матерятся, поминая святых и построение счастливого будущего. Не могут помешать поджогу, так душу матом отводят.
Парни в солдатской форме, стараются не смотреть в сторону деревенских жителей. Сами деревенские – знают, что значит хлеб для крестьян! Они выполняют приказ. За невыполнение приказа по закону военного времени положено максимальное наказание, такое, какое получил давным – давно известный философ Сократ за нарушение закона, подтвердив его суть: «Закон суров, но он закон» и принял яд. Солдатам яд не положен по Уставу, предложат им пулю.
Жгут, такие же обманутые строители коммунизма, воспитанные на идеологии: «Кто не с нами – те не наши; кто не с нами – против нас», перефразируя, Пер Гюнта Ибсена: «Сзади плачут дети наши – кто не с нами, те не наши. Сзади кличут жёны нас – кто не с нами, против нас!». С нами те, кто научился экспроприировать, расстреливать и… жечь.
Жгут солдаты; ждут: пусть сильнее разгорится пламя!
Разошелся пожар, заметался огонь в поисках очередной жертвы. Не выдержали жара расположенные вблизи дровяники. От них огонь перекинулся на крышу ближайшего жилого дома.
Зерно горит – беда. Собственное жильё горит – лихая беда. Лихая беда перебивает беду; большее перекрывает меньшее. Без зерна, трудно, но можно прожить, чем – то другим заменить; родственники, соседи придут на помощь.
Смотреть на пожар чужого строения не только интересно, но и любопытно. Зрелище пожара завораживает. Другое дело, когда горит твой дом, твой защитник, твоя крепость. И твое наследство; единственная ценность, оставляемая детям.
Хочется хоть что – то спасти, но теряешься в догадках, не знаешь, что нужнее и важнее. Не знаешь, за что хвататься, что первым спасать. Появляется чувство безысходности. И хочется в голос выть: – За что мне все это? Что за божье наказание свалилось на мою бедную голову? До каких пор паны будут драться, а чуб у меня трещать? Ну, «не виноватая я!» – кричала героиня послевоенного фильма.
Сделав солдатское дело, правое или не правое – неважно, важно, что выполнили приказ, армия ушла, забыв попрощаться с деревенскими товарищами.
Возводились дома на века, сухое дерево горит хорошо, бездымно, с треском и завыванием, от боли сжигаемого кислорода.
Остаться на зиму без жилья – страшно. Бросились вежневцы, не сговариваясь, спасать соседей. Вспомнили, как до большевистского переворота помогали друг другу, как спасали нажитое веками добро.
Чтобы пожар не распространился вдоль улицы, раскатали ближний дом. Свободное пространство отсекло деревню от горящих строений.
Боевую атаку собственных войск крестьяне отбили, ограничившись малыми потерями.
Хлеб горит тяжело, долго, смрадно, разнося вдоль улицы желтоватый