будку.
Я посочувствовал новому комбату, из-за того что доставил ему неудовольствие и вызвал его командирский гнев. И то правда, около трех месяцев я продержался на блатной должности и дошел до такой дерзости, что вознамерился было отсидеться в вахтерской будке всю зиму. И хотя я понимал, что вот-вот меня прогонят с теплого места, но кому же не хочется получить, хотя малую толику чего-то хорошего в этой жизни. А в вахтерской будке мне было хорошо. Но армия, особенно такое ее подразделение, как стройбат, не совместима с христианским понятием добра и сочувствия к ближнему. В армии не должно быть так, чтобы солдату было хорошо.
На следующий день после знакомства с новым комбатом я вышел на стройку в составе бригады отделочников, скомплектованной в основном из солдат моего отделения.
Еще один очередной Новый Год встретил я в условиях выполнения почетного долга перед Родиной. Это был уже пятый Новый год на срочной по закону и совершенно бессрочной по сути службы в армии. 4 марта 1949 года исполнялось пять лет, как призвали меня в армию. Конечного срока службы еще никто не знал.
После Нового года меня направили на какую-то, очень отдаленную от Лефортово, стройку для выполнения работ по наглядной агитации. Делал я на этой стройке совершенно дурацкую работу, причем, ни красок, ни кистей, ни красного полотна, ни фанеры, – ничего на стройке не было. Я писал клеевыми белилами на черном рубероиде какие-то нелепые наставительно-поучительные обращения к работающему на стройке народу, писал лозунги и правила по технике безопасности. Получалось это все, как нельзя хуже. Какой-то начальник выразил свое неудовольствие результатами моих творческих усилий.
– А что можно сделать такими средствами? – спросил я. – У меня только мел да рубероид.
Начальник недовольно посмотрел на меня.
– Что же вам еще надо? – задал он вопрос таким тоном, как-будто я в чем-то провинился перед ним.
– Лично мне ничего не надо. Но какой материал, такие и результаты.
Этот разговор ничем не кончился, и мне по-прежнему пришлось раскатывать черный рулон кровельного материала и продолжать свою неинтересную работу.
Ездить на эту стройку было далеко и я с разрешения ротного начальства несколько раз заезжал ночевать к своей давней знакомой Вале. От нее было поближе к месту работы. Вот эти самые ночевки и послужили причиной второй встречи моей с полковником Харкиным. Дня через два после того, как я закончил свою работу на дальнем объекте, меня вызвали в штаб к командиру батальона. Это случилось в субботний день после работы.
Войдя в кабинет комбата, я, как полагается по уставу, доложил о своем прибытии.
– Мне доложили, что ты ездишь ночевать на квартиру, – строго и неприязненно произнес полковник. Кроме него в кабинете присутствовали начальник штаба и начфин капитан Шитиков.
– Так точно, но только в тех случаях, когда мне это разрешают.
– Ты работал на чужом объекте, почему не возвращался в казарму после рабочего дня?
– Отсюда далеко ездить и мне разрешили несколько раз переночевать на квартире.