жил на положении допризывника и со дня на день ожидал повестки из военкомата, и чем ближе подходило это время, тем острее я чувствовал необходимость свидания с Тосей. Она, похоже, испытывала такое же состояние.
Однажды она пришла в военной форме, и показалось, что между нами обозначилось присутствие брата.
Тося уловила мое состояние, поняла моё замешательство.
– С Федей у меня ничего не было. Мы виделись с ним всего не больше часа, гуляли по путям, разговаривали. Потом обменялись адресами. Так бывает между людьми. Он хороший, твой брат, – сказала Тося.
Мы сидели на диване в передней комнате, которая на недолгое время моего пребывания в родном доме стала моим рабочим кабинетом. У меня была серьёзная обязанность, выполнение которой я не мог откладывать. Комиссар партизанской бригады имени Железняка Георгий Васильевич Злынов поручил мне вести журнал или что-то вроде истории партизанской жизни и боевых действий. И вот теперь по отрывочным запискам и по памяти я восстанавливал на бумаге всё, что происходило в нашей бригаде за время моего в ней пребывания.
– Что ты пишешь? – спросила Тося.
Я объяснил, и она с удивлением посмотрела на меня, а потом сказала:
– Да, я же всё собиралась попросить тебя почитать мне что-нибудь. Федя говорил, что ты пишешь стихи.
Я молчал, не зная, как реагировать на её просьбу.
– Если это почему-либо для тебя затруднительно, то можешь не читать, я не буду настаивать, – обиделась Тося.
Она сидела со мной рядом, стройненькая, в затянутой ремнём гимнастёрке с белым подворотничком, в юбочке защитного цвета и в сапогах. Самый красивый сержант Красной Армии.
– Ну что ты, Тося, конечно, я тебе почитаю, – поспешил я успокоить её. – Я просто думаю, что читать.
– Всё равно, – отозвалась Тося. – Давай о любви. У тебя должно быть такое.
– А ты споёшь мне потом?
– Конечно, если ты этого хочешь. Только сначала почитай стихи.
У меня не было стихов, посвящённых Тосе, но были стихи, обращённые к другой девушке. Индивидуальность этого обращения нельзя было не почувствовать. Девушка, о которой идёт речь, провожала меня во время оккупации в Германию, в неизвестность, может быть, на смерть, но она не встретилась со мной, когда я вернулся живым в родной город. Я прочитал Тосе стихи, слова и чувства которых были посвящены другому человеку:
Моя любовь, моё очарованье.
Мои мечты, где вы?
Вас больше нет…
Тося, сосредоточенно глядя куда-то мимо меня, прослушала стихотворение до конца.
– Ещё, – тихо и настойчиво попросила она и посмотрела мне прямо в лицо.
И я прочитал ей одно за другим несколько лирических стихотворений: «Ты не сыпь, черемуха, цветами…», «Чистый садик, ровные дорожки…», «Часы бегут, ещё немного…», «Шепчутся старые клёны…», «Теперь осталось на прощанье…». Ещё что-то читал, теперь уже трудно вспомнить – что.
Во всё время чтения этих стихов Тося не отводила внимательного взгляда