и тут уже почувствовал не дежавю, а зудяще острый приступ интуиции, известный каждому сыскарю: среди пышных разноцветных роз торчал одинокий василек, между махровых бутонов воткнуто несколько колких злаковых стебельков.
«Митсуко» и василек. Злаковые и покойница, носившая погоны…
Стас метнулся обратно в спальню, распахнул дверцу платяного шкафа и, найдя там форменный китель с погонами старшего лейтенанта, приложил к носу его воротник.
От воротника – разило. Если учитывать, что медэксперт Савельев уже дал предварительный отчет о времени смерти – не более восьми часов назад, то китель щедро сбрызнули «Митсуко» буквально перед самой смертью Инны.
– Кутепов! Миша! – нетерпеливо рыкнул Стас.
В дверном проеме спальни мигом появилось круглое лицо оперативника. Капитан выразительно поднял рыжеватые брови, мол, чего тебе, начальник? И Стас, пытливо прищурившись, поинтересовался:
– Помнишь, мы вместе выезжали на убой стюардессы? Ноябрь, Текстильщики. Кажется… ее звали Марина Воробьева. Тоже голая, в ванне.
– Ну, – кивнул Кутепов. – Красивая такая… блондиночка. Тогда еще понятого вырвало.
– Да. А букет из роз ты помнишь?
Капитан нахмурился.
– Букет? – переспросил.
– Да, да, – зачастил следователь. – Букет стоял на самом видном месте, в нем тоже был василек и злаковые, в квартире пахло «Митсуко» и…
– Чем пахло? – перебил Кутепов.
– Духами твоей бабушки!
– Не ори. Мой дед дарил бабуле на Восьмое марта «Красную Москву».
Стас махнул рукой. Как вырвало понятого, Миша вспомнил, все остальное потонуло в дебрях. Но, впрочем, если запах не сопровождал капитана большую часть его жизни – простительно.
Гущин прошел в ванную и дал указание криминалисту сфотографировать букет в нескольких ракурсах и уделить внимание флакончику от французской фирмы «Герлен».
А следующим утром, едва добравшись до рабочего кабинета, Стас достал из сейфа дело четырехмесячной давности и углубился в изучение фотографий с места происшествия.
На прошлогодний юбилей хитроумные подчиненные подарили шефу капсульный кофейный аппарат, и теперь в кабинете подполковника Коростылева всегда пахло не нагоняями и взмыленными шеями, а вполне изысканно и по-домашнему – хорошим кофейком. Коим Анатолий Николаевич не забыл попотчевать и хитрых отличившихся вассалов.
Тем утром кофе Гущин получить успел, но было видно, что патрон об этом быстро пожалел.
– Серия, говоришь? – гоняя по широкому лбу морщины, кисло говорил Коростылев. – А ты не поторопился? Два эпизода, запах, васильки…
– Василек, – поправил Гущин. – Один. В букете из роз. И злаковые, конкретно – рожь.
– Изучил, значит… землепашец.
Патрон ворчал, и это было объяснимо. Объединять дела по факту букета и запаха – нынче широко не распространенного, но все же легендарного – и придавать