абстракционизмом в искусстве господствовал сентиментализм. Когда в модных галереях затевался разговор о напряжении, контрастах, контрапунктах и в воздухе, подобно волнам, носились и другие еще не воплощенные идеи, ему всегда хотелось задать еретический вопрос – а как насчет Красоты? И сейчас, глядя на произведения Суслова и понимая, что кое-что они из себя представляют, Майкл был уверен, что вопрос стоил того, чтобы его задать. Красота – куда она, бедняжка, девалась в наши дни? Робко притаилась за пышными юбками Надежды и Веры, насколько он может судить. Но тут Майкл рассмеялся сам над собой. Неужели он такой закоренелый консерватор в душе? Но ведь, без сомнения, думал он, без всякого сомнения, к этому должно было прийти. Мы уже так долго живем в распадающемся, раздробленном мире, двадцать лет занимаемся тем, что удовлетворяем свои низменные страсти. Веру заменил анализ, вместо Надежды пришло умение жить одним днем, моментом даже. Мы так долго жили подобным образом, что из нашей жизни почти исчезла ее суть. Мы безвозвратно измельчили себя. Современная жизнь оказалась на краю пропасти. Поэтому нам ничего не остается, кроме перегруппировки сил. Рывок в прошлое или «laisser-aller»[19] неизбежен, так почему бы не начать теперь? Снова белое против черного, силы света против власти тьмы. Истина и Красота (вот она где!) против совсем уж неизвестно чего. Назад к основам жизни! Начнем Великий Возврат к Форме!
Поскольку его мысль не приветствовалась звуками фанфар, Майкл продолжил обход. Шествие замыкал Кит.
Рассматривая полотно за полотном, Кит сохранял ледяное молчание, что немало смутило бы его отца в человеке одних с ним лет. Но мальчишка вовсе не выглядел надутым, у него скорее был вид человека, открывающего в себе новые возможности. В заднем помещении галереи они подошли к главному экспонату выставки – картине, чуть ли не вдвое превышающей размерами следующую за ней по величине. Майкл внимательно следил за сыном, стоявшим перед картиной. Кит прищурился и жестко, оценивающе вглядывался в нее, затем потянул воздух носом с видом человека, пытающегося определить трудно уловимый запах.
Наконец он сказал:
– Похоже на схему строения атома.
Майкл снова посмотрел на картину. В общем, да. Чем-то напоминает. Тут только он прочел название: «Окончательный анализ» – можно интерпретировать и так. Да, вполне возможно, именно так представлял ее себе и этот Суслов – неотвратимый и логический конец всего теперешнего. Гм!.. Может, мальчик понимает толк в живописи? Говорят, способности часто возрождаются через поколение: а уж насчет того, чтобы увидеть толк, старый Форсайт не имел себе равных.
– Знаешь, папа, тебе следовало бы купить ее.
Майкл удивленно повел головой.
– Ты думаешь? Почему?
Кит одарил отца взглядом, который обычно приберегал для преподавателя математики, почтенного Смэджера, постоянно требовавшего от него изложения хода мыслей там, где и так все было ясно.
– Купи ее и храни лет двадцать на чердаке, а потом достань и объяви утраченным шедевром.