Пропер достает какой-то документ из ящика, а затем исчезает за дверью склада, чтобы через несколько минут вернуться с небольшой картонной коробкой в руках. Он дает мне листок:
– Мне нужно, чтобы вы проверили все по описи и поставили подпись, подтверждающую, что вам вернули все, с чем вы сюда поступили.
Я открываю коробку и окидываю взглядом вещи, прежде чем нацарапать свою подпись.
– Можете переодеться в обычную одежду, – говорит мистер Пропер, указывая на туалет и подмигивая мне, пока Коннолли не смотрит. Я запрокидываю голову и шаркающей походкой удаляюсь, прижимая к себе коробку.
В кабинке я срываю с себя рубашку с надписью «ДЕПАРТАМЕНТ ИСПОЛНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ» во всю спину и начинаю копаться в своих вещах. После пяти лет на тюремном пайке я чувствую, что мои любимые джинсы слегка мне великоваты – к счастью, они на резинке. Я натягиваю футболку с Гарфилдом и красную толстовку с эмблемой муниципального колледжа, где я училась. Мои старые носки стали жесткими от пота, но все равно они лучше, чем тюремные, из грубой шерсти. Я влезаю в белые кроссовки и замечаю последнюю вещь на дне коробки. Это медальончик в форме сердца. Я беру его, планируя положить в карман, но потом все же застегиваю на шее. Пусть увидит, что я надела ее детский подарок.
Я выхожу из туалета и отдаю пустую коробку мистеру Проперу.
– Ну, удачи там. – Он снова подмигивает.
Мы с Коннолли проходим через освещенный флуоресцентными лампами коридор контрольно-пропускного холла, ведущий к парковке.
– Тебя встречают, Уоттс?
– Да, сэр. За мной скоро приедут. – Я не уточняю, кто именно: хотя Роуз Голд уже двадцать три, некоторые до сих пор видят в ней болезненную маленькую девочку. Не все обрадуются нашему воссоединению. Некоторым плевать на то, что я не спала ночами, следя за показаниями приборов каждый раз, когда она попадала в больницу. Они не знают всей глубины моей материнской любви.
Мы останавливаемся у дверей. Я тянусь к ручке, чтобы толкнуть ее, и чувствую покалывание в кончиках пальцев. Коннолли почесывает усы, подстриженные под Тома Селлека[2].
– Родителям жены очень понравились вареники по тому рецепту.
Я радостно хлопаю в ладоши:
– Я же говорила!
Помедлив, Коннолли добавляет:
– Мне явно удалось впечатлить Марту. Вчера она даже не стала спать на диване.
– Постепенно все образуется, сэр. Она оттает. Продолжайте читать ту книгу. – В последние месяцы я натаскивала нашего надзирателя по книге «Пять языков любви»[3].
Коннолли улыбается и, кажется, не может подобрать слова.
– Ну-ну, не раскисать, – шучу я, хлопая его по плечу.
Он кивает:
– Удачи, Пэтти. Пообещай мне, что я тебя тут больше не увижу, ладно?
– Сделаю все, что в моих силах, – говорю я.
Коннолли уходит. Его огромные, как у клоуна, ботинки шлепают по линолеуму. Я провожаю надзирателя взглядом. Когда Коннолли вваливается в какой-то кабинет