ее шагов и падающей воды были одиноки в этом лабиринте. Через некоторое время волшебница начала слышать свое тяжелое дыхание. Она задыхалась в этой тяжелой, неподвижной атмосфере. Вскоре и стук ее сердца вплелся в эту странную какофонию.
Коридор неоднократно раздваивался. Посомневавшись в первый раз, Доминга повернула направо, и теперь поворачивала направо постоянно.
Она шла и шла. Бесцельно и почти бездумно. Есть и пить ей не хотелось. Было светло, хотя она так и не поняла, откуда берется свет. Воздух был неподвижен. Звук падающей воды действовал на нервы. Доминга шла. Поворачивала – сперва настороженно, а затем равнодушно, потому что раз за разом за углом ее ничего не подстерегало.
Она была безоружна, но это ее не волновало. У нее не было ни воды, ни еды, но это не беспокоило ее тоже. Ей было все равно. Доминга шла и шла по инерции, не чувствуя усталости.
Ничего не менялось. Камни были серыми. Потолок – низким и давящим. Воздух – спертым.
«Зачем все это? – подумала Доминга, – Зачем я иду? Кто я? Где я? Для чего я? Какой в этом смысл?»
Она сделала еще несколько шагов, а потом остановилась. Сперва села, привалившись к стене, а потом легла, свернувшись калачиком на жестком полу, и закрыла глаза.
«Нет смысла, – подумала она, – Ни в чем нет смысла. Все абсолютно бессмысленно и нелепо»
«Я никому не нужна. Зачем мне жить? Ради чего я живу? Я не вернусь. Лучше будет умереть здесь. Умереть… Я устала. Лучший выход – умереть»
Она резко встала, прошла сквозь стену и оказалась в храме, глотая дымный воздух и щуря глаза.
Боги.
– По-моему, – ехидно начал Каваскъяск, – Здесь кто-то только что нарушил правила игры. Притом, очень серьезно.
– Если ты намекаешь на меня, – спокойно ответил Ономант, – то ты ошибаешься. Я ничего не нарушал.
– Он в самом деле ничего не предпринимал, Каваскъяск, – примирительно сказал Галат.
– Тогда кто же?
Галат выразил недоумение, Ономант – безразличие.
Таэнн.
– Тьма пронзила твое сердце? – переспросила Доминга.
– Пронзила, – Таэнн кивнул, нервно оглянулся в дымной атмосфере храма и покрепче прижал к себе спящую Амелию, перегнувшись через которую он и шептался с Домингой, – Я не мог ничего сделать, не мог шевельнутся, а огромный рыцарь пронзил мое сияющее сердце, мое сердце, отдельное от меня…
– А причем здесь тьма? – подняла брови Доминга.
– А этот рыцарь был сама тьма. Я это чувствовал, – растерянно ответил Таэнн, – Знал, – добавил он, и тут Амелия закричала. Она кричала долгим криком раненого зверя, выла и корчилась, будто в огне.
Таэнн и Доминга обхватили ее: элф схватил девушку за плечи и запястья, а волшебница обняла ее за голову и, не зная, что предпринять, похлопала по щекам.
Наконец Амелия перестала кричать и зарыдала, уткнувшись Таэнну в плечо. Элф обнял девушку за плечи, стал гладить по голове и что-то ласково шептать на ухо.
Доминга отвернулась от них и увидела, что Эд, свалившийся с лавки, когда она дернулась