нас не любят и дел с ними стараются не иметь.
Поэтому он пошел, очень быстро и не глядя по сторонам, поглубже надвинув на лоб бейсболку.
Вот выход из леса. Покореженные, проржавелые ворота, перекрывающие тропу. Особняки на краю у леса стоят угрюмо, нахохленно, посматривают, как кажется, пустыми, безжизненными стеклами. Но вдруг за ними кто-то прячется? Высматривает, подмечает?
Нет, вздор. Никого там нет. А даже если его вдруг заметят – и что?
В самом худшем случае – явятся со временем в ментовку, скажут: «Я видел(а) в день убийства, как из леса выходил гражданин с пакетом в руке». – «Опишите вышеозначенного гражданина». – «Лица я не видел, но черная бейсболка, черная майка и черные спортивные штаны». И всё.
Ищи-свищи. Сколько тысяч или даже сотен тысяч чуваков в столице и в области носят черные бейсболки и черные майки? Как в старинной песенке пелось: «В Москве сотни тысяч, чьи брови вразлет, и полмиллиона курносых»[3].
Когда он шел по окольной улице поселка по направлению к своему лимузину, вдруг откуда-то залаяла собака. Он чуть не подпрыгнул. Она разорялась где-то за оградой, захлебывалась лаем. Надо же, именно сейчас! Когда он шел на дело, к лесу, ее слышно не было. Черт! И без этой тявкалки нервы звенят, как струны.
И вдруг – надо же такому негодяйству случиться! – навстречу ему шествует кто-то. Женщина. Пенсионерка. В чудной кокетливой шляпке, что особенно странно для дачи. Полусумасшедшая – как многие старички, что проживают в загородных поселках, да еще у леса. Особенно если одинокие.
Он поравнялся с ней. Старательно глядел в сторону от нее. Не след, чтобы она заметила лицо. И услышала голос.
Слава богу, в российских, бывших советских поселках не принято ни с кем здороваться. Не Германия, чай, не Америка.
Но дама ласково, любезно протянула, растягивая гласные и указывая на пакет:
– Грибкиии пошли-и?
Он сначала даже не понял, о чем она. Потом выдавил, старательно отворачиваясь:
– Да, сморчков набрал.
– Ой, а мооожно посмотре-еть? – с приветливым любопытством нацелилась она к пакету.
– Нельзя! – грубо оборвал он и переложил ношу в другую руку, от дамочки подальше.
А что он ей еще мог ответить? «Пожалуйста, смотрите, тут у меня, в пакете, окровавленная одежда и нож»?
Пенсионерка опешила, а он стремительно пошел подальше от нее.
Наконец скользнул в машину. Он не видел и не чувствовал, смотрит ли тетушка ему вслед. Лучше бы нет.
Темная иномарка, пусть и с заляпанными номерами, – улика посерьезней. Поэтому он рывком открыл водительскую дверцу, бросил мешок с вещдоками на пассажирское сиденье рядом. Только тут, в зеркала заднего вида, заметил: дама в шляпке вслед ему не глядит. Шествует себе в сторону опушки. Не дай бог, прямо сейчас увидит кровь, полицию вызовет. Ай-ай-ай. Надо скорее валить.
Он сорвался с места и проехал по дачной улице метров триста. Женщина так и не оглянулась ему вслед. Слава богу.
Перед выездом на межпоселковую дорогу он еще раз