сделал, почему Он оставил ее в живых, почему Он позволил ей думать об игрушках, почему Он избрал ее, а не двух маленьких мальчиков.
8 час. 45 мин.
Минутой раньше все еще могло повернуться иначе. А потом меня вдруг пробрал озноб.
– Знаешь, чем Дэвид Линч отличается от «Меррил Линч»?[30] – спрашивает брюнет от Кеннета Коула.
– Э-э, нет… не знаю, – отвечает блондинка от Ральфа Лорена.
– Ничем: делают что-то непонятное и бросают деньги на ветер, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
Оба дружно прыскают, а потом опять заводят профессиональный разговор.
– Ликвидность выросла, но объемы упали, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Фьючерсы у «Standard’s & Poors» фиговые, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Голубые фишки портят нам кровь, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Я привязан к «Nasdaq», – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Чарты неблагоприятные, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Дрянь дрянью, это точно, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Получили мы иеной в зубы, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Я закрыл позиции по «Nikkei», – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– О господи, – говорит блондинка от Ральфа Лорена. – OH MY GOD.
Ее глаза широко открылись, нижняя челюсть отвисла, и она прикрыла дрожащей рукой непослушный рот.
– Что? Что случилось? WHAT’S THE PROBLEM? – спрашивает брюнет от Кеннета Коула и уже после оборачивается к окну.
Небо было такое ясное, Джерри со своим биноклем мог сосчитать заклепки на фюзеляже. Он кинулся ко мне, страшно возбужденный:
– Look Dad! You see the plane?[31] – Но у меня уже тряслись руки. В одну секунду я подхватил болезнь Паркинсона. Остальные клиенты тоже поняли, что происходит: чертов «боинг» «Америкен эрлайнз» мчался на малой высоте над Нью-Йорком, направляясь прямиком к нам.
– Черт, да что ж он такое творит? Нельзя же летать так низко, идиот!
Ненавижу фильмы-катастрофы, всех этих приятных блондинов с квадратными подбородками, беременных женщин, у которых отходят воды, параноиков, впадающих в помешательство, трусов, превращающихся в храбрецов, священников, раздающих последнее причастие. Какой-нибудь кретин непременно заболеет, и стюардесса обращается к пассажирам:
– Есть среди вас доктор?
И тогда студент-медик поднимает руку, едва не лопаясь от чувства собственной полезности: не волнуйтесь, все будет хорошо.
Такие вот мысли лезут в голову, когда вас таранит «боинг». Противно оказаться в такой клюкве. Не думаешь ни о чем, просто вцепляешься в подлокотники. Не веришь своим глазам. Надеешься, что все происходящее неправда. Тело жаждет быть обманутым. Раз в жизни хочется, чтобы чувства подвели, чтобы глаза солгали. Конечно, я бы предпочел сказать, что первым делом ринулся к Джерри и Дэвиду, но это неправда. Я не бросился их защитить. Пряча голову под стол, я