Иисуса.) Именно такое представление о смерти Иисуса подрывало идею чистилища. Божий гнев миновал, потому что Отец сам послал на смерть Сына, а тот понес на себе наказание за грех. Чем сильнее акцент на смерти Иисуса вместо смерти грешника, принимающей на себя гнев, тем меньше причин думать, что грешник должен понести какое-либо последующее наказание.
Таким образом, взбунтовавшийся в 1517 году Лютер сохранял средневековые представления о гневе Божьем, но утверждал, что Божья любовь успокоила этот гнев через смерть Иисуса. Ровно за сто лет до этого странствующий монах Поджо Браччолини обнаружил рукопись считавшегося утраченным выдающегося сочинения Лукреция De Rerum Natura [О природе вещей], написанного в I веке до н. э. Это элегантное изложение в поэтической форме идей эпикурейцев впоследствии оказало большое влияние на европейцев. Браччолини также оспаривал средневековое представление о разгневанном Боге. Но если Лютер не отверг идеи о Божьем гневе, говоря, что этот гнев пал на Иисуса, Браччолини как последователь древних эпикурейцев считал, что Бог или боги далеко и людские дела их мало заботят – и уж тем более ничто в нашем мире не вызывает их гнева. Оба они выступали против одной и той же средневековой крайности: Браччолини – целиком и полностью отвергая идею Божьего гнева, а Лютер – связывая ее с Иисусом и его смертью. Оба оказали и продолжают оказывать влияние на западную культуру.
Другой великий протест Реформации был направлен на средневековое католическое учение о мессе. В частности, реформаторы отвергали идею о том, что священник в алтаре снова приносит Иисуса в жертву, чтобы участвующие в мессе могли получить благие последствия его искупительной смерти (считалось, что смотреть, как совершается месса, столь же важно, как принимать причастие, если не важнее). И тут снова доктрина заместительного наказания давала на это сильный и ясный ответ: Иисус умер вместо нас раз и навсегда, ephapax (как говорит Павел в Рим 6:10), следовательно, священник не может приносить в жертву Иисуса снова во время мессы. Такая месса была бы богохульным отрицанием уникального, однократного самопожертвования Иисуса, попыткой добавить к «завершенному делу Христа» какие-то еще «дела» участников мессы или по крайней мере священника. В этом вопросе появилось еще больше путаницы из-за того, что реформаторы помещали такой подход к мессе в категорию «оправдания делами», что позволяло им обвинять своих оппонентов в том, что те хотят не только добавить что-то к уже завершенной жертве Христа, но и в том, что те хотят своими «делами» дополнить то, что сделал Иисус. Неважно, думали ли так средневековые католики на самом деле; важно, что реформаторы понимали их именно так. Как и в случае с чистилищем, большую роль тут играли социальные и культурные факторы, поскольку реформаторы отказывались признавать ту власть, которую духовенству давала месса.
Таким образом, размышляя о смысле крестной смерти Иисуса, реформаторы попутно боролись с тем, что считали церковными злоупотреблениями,